— Когда, давно?
— Нет. Лет эдак несколько сот назад, я думаю. Ты что-нибудь знаешь об этом, Маркус?
— Откуда мне знать — это не мой колледж.
— Маркус просто завидует, потому что он учится всего лишь в Брейзноузе.
— Ну, я бы и не хотел здесь учиться. Слишком напоминает школу, — беззаботно говорит Маркус.
Я вдруг жалею, что не промолчал.
— А где это? — спрашивает Дик.
— В Итоне, — отвечает Маркус.
Дик раскрывает рот, и я знаю, что он сейчас скажет, потому что он похож на меня и внутренняя цензура в мозгах у него развита слабо. Он сейчас скажет: «А, это где Джош хотел учиться». Он вовремя замечает мой злобный взгляд.
День неумолимо проходит, и мы не можем этому помешать. Иногда я ловлю себя на том, что, глядя на часы, прикидываю, какие пункты останутся невыполненными — ботанический сад, лодочная экспедиция, чай у Браунз — из-за недостатка времени. По большей части я не возражаю.
Уже гораздо позднее, когда мы подумываем уходить, потому что на наше место надвинулась тень, а я начинаю чихать из-за сенной лихорадки, всегда усиливающейся к вечеру, появляется Молли. Она переоделась в тонкое платье с цветами, и я отмечаю, что вечерний ветерок делает ее соски весьма заметными. Вижу, что Дик тоже обратил на это внимание.
— Опять развращаешь моего нежного, юного брата? — спрашивает она.
— Что? Это твой юный брат развращает моего, — говорю я.
Молли более внимательно глядит на Дика.
— Ты не можешь быть братом Джоша.
— Боюсь, что это не так.
— Но ты совершенно не похож на него. И гораздо выше.
— Всего на полтора дюйма.
— Иногда полтора дюйма имеют большое значение, — говорит Молли.
— И ты еще будешь говорить, что я оказываю разлагающее влияние! — говорю я, в то время как Дик краснеет.
— Молли, Дик. Дик, Молли, — прибавляю я.
— Привет, — говорит Дик.
— Привет, — говорит Молли. Она поворачивается ко мне: — Он и выглядит более модно, чем ты.
— Да, и он во много раз забавнее. Может быть, тебе стоит с ним переспать.
Дик закрывает лицо руками.
— Извини, Дик, мы тебя ставим в неловкое положение, — говорит Молли.
— Я ко всему привык.
— Хочешь этого вина? — спрашиваю я.
— Лучше не надо — я сейчас пойду обратно в библиотеку. А вот сигарету я утяну, — говорит Молли.
— Какую ты хочешь? Ментоловую? — говорю я, вытаскивая свой «Консулат».
— Попробуй вот эти, если хочешь, — говорит Дик, предлагая розовую коническую бумажную пачку чего-то похожего на очень тонкие сигары.
— Что это?
— Биди, — говорит Дик. — У них вкус земляники.
— Скорее потной набедренной повязки садху, — говорю я.
— Спасибо, Дик, но я, пожалуй, воздержусь, — говорит Молли, беря мой «Консулат». Как ни жалостно, но я чувствую, что это моя большая победа.
Вскоре освобождаются молотки для крокета — впервые за весь день, и мы убеждаем Молли отложить зубрежку на более позднее время, чтобы мы смогли сыграть вчетвером. Она играет в паре со своим братом. Я — со своим. Несмотря на трудности, причиняемые мне слезящимися глазами, непрерывным чиханьем и текущим носом, мы побеждаем.
— Не знала, что у вас там, на севере, есть площадки для крокета, — дразнит меня Молли после того, как мы заколотили второй победный шар.
— Центральная Англия — не север. Потому она и называется Центральной, — говорит Дик.
— Ну вот, все же у вас есть кое-что общее: обидчивость, — говорит Молли.
— Нет, — говорит Дик, — просто мы не терпим всякой чуши от изнеженных южан.
— На самом деле она из Уэльса, — говорю я, утирая платком свой красный нос.
— Ага, значит, ты и разговаривать почти что не умеешь? — говорит Дик Молли. — И, к твоему сведению, у нас всегда была площадка для крокета, потому что мы росли в большом доме с большим садом. Побольше, чем у тебя, может быть.
— Э-э, едва ли, Дик. Ее папаша владеет доброй половиной Уэльса.
— А! Ну ладно, — говорит Дик.
— Боже мой, вы настолько похожи, что просто жутко становится, — говорит Молли.
— Выбирай же, о женщина, — говорю я.
— Ничего не получится, — говорит Молли. — Так уж устроен слабый пол. Наши мозги не могут сосредоточиться в одном месте.
— Ну, Дик, теперь ты видишь, почему она получает стипендию?
— Да, она свое дело знает, — говорит Дик.
— За это вы явно должны поставить нам выпивку в Кладовой, — говорит Маркус.
— Это за что? — спрашивает Дик.
— Расизм. Сексизм. И оскорбление моей сестры.
— Маркус считает себя левым, потому что был в Никарагуа, — объясняю я Дику.