Если мне и до этого было трудно читать «Дзен и искусство ухода за мотоциклом», то теперь стало совсем невозможно. Я думаю лишь о том, каким сообразительным, смелым и мужественным я оказался. Я не шучу! Этих впечатлений мне хватит для фантазий во время онанирования на долгие-долгие месяцы!
А вот и Сара вернулась, и я знаю, о чем они говорят, потому что слышу: «Он правда так сказал?» — а затем звучит смех, и возникает головокружительно-чудесное (и, надо сказать, никогда ранее не испытанное) чувство, когда две красивые женщины смотрят на тебя и восхищаются твоей молодостью. Это уже слишком. Приходится перевернуться на живот.
Черт! Ужасно неудобно — вот так протыкать песок и не иметь возможности запустить руку в плавки и хоть как-то поправить положение. А если я не придумаю каких-то спасительных действий, то придется пролежать так весь день. Возможно, даже придется ждать, пока они уйдут. Что может вызвать неловкость. Что, если они подойдут попрощаться? Что, если…
— Джош!
Шит, фак, что делать, что делать?
— Н-да?
— Не хочешь с нами выпить?
— Э-э… — Лежать, Понто! Лежать! Ляг, ну пожалуйста! ЛЕЖАТЬ.
— Если ты не пойдешь, мы оставим здесь свои сумки.
— Да, хорошо…
Кого-нибудь когда-нибудь вот так губил его член?
Конечно, я хочу пойти выпить. КОНЕЧНО ХОЧУ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ.
— Мм, — продолжаю мяться я.
Так неловко. Должно быть, я выгляжу очень странно, приклеившись к песку животом. Интересно, догадались ли они.
— М-да, конечно. Я присмотрю за вашими вещами, — говорю я.
— Спасибо. Мы скоро вернемся.
— Конечно.
Слава тебе, Господи. Большое спасибо. Глядя на уходящих девушек, я начинаю думать, что эта сцена будет преследовать меня месяцами, если только… чем-нибудь можно утихомирить эту непокорную кость. Попробовать вспомнить какой-нибудь скучнейший урок греческого в школе? Вообразить французский поцелуй со своей бабушкой? Постараться сконцентрироваться на страничке из «Дзен и искусства ухода за мотоциклом»?
Нужно попробовать.
Они путешествуют в сосновом лесу, и Пирсиг входит в подробные и неинтересные детали того, какие ощущения вызывают сосновые иголки, как выглядит лес и как…
Эврика!
Девушки сидят за круглым столиком, курят сигареты и с удовольствием разглядывают молодых официантов. Я сваливаю комплект их тяжелых пляжных принадлежностей у их ног.
— Дзен утомил? — спрашивает Шарлотта.
— Да, несколько, — отвечаю я, плюхаясь на стул напротив них.
— Что будешь пить? — спрашивает Сара.
— Э-э… спасибо. Кока-колу.
— Колу? — говорит Шарлотта презрительно. — Уже почти пять часов.
— Я знаю, но если я выпиваю до вечера, то просто засыпаю.
— Ну тогда самое время. Мы пьем узо. Ты любишь узо? — спрашивает Шарлотта.
— Да.
Шарлотта машет бармену. Показывает пальцами: три.
Сара пододвигает ко мне «Мальборо».
— Спасибо, у меня свои, — говорю я, доставая свою «Голден Виржиния». Нужно показать немножко независимости.
Шарлотта внезапно оживляется.
— Посмотри, дорогая, он полностью экипирован, — с хохотом говорит она Саре. — «Дзен и искусство», миленький браслет местных мастеров на лодыжке, табак для самокруток…
— Мне просто нравится его вкус.
— Надеюсь, ты не обижаешься, — говорит Шарлотта.
— Нисколько.
— Но я хочу тебя еще кое о чем спросить, — продолжает она. — У тебя там, в рюкзаке, нет еще случайно «Игрока в кости» или «Игры в бисер», а может быть, того и другого вместе?
— Ни того, ни другого.
— Черт! — говорит Шарлотта.
— Йес! — говорит Сара, ударяя кулаком воздух. — Твоя очередь платить, милая, — добавляет она, когда официант ставит на стол три бокала, кувшин воды и большую тарелку каламари.
— Чин-чин, — говорит Шарлотта, чокаясь бокалами.
— Посмотри на бедняжку, — обращается Сара к Шарлотте, жалостливо глядя на меня, — он совсем смутился.
Я обращаюсь за помощью сначала к сигарете, затем — к едва разбавленному узо.
— Мне совсем не нравится «Дзен и искусство ухода за мотоциклом». По-моему, это чепуха. И по-моему, совершенно несправедливо записывать меня в стандартные евротуристы, когда вы ничего обо мне не знаете. Как знать, может быть, я очень умен и талантлив, только что окончил Оксфорд и вот-вот добьюсь славы и успеха.