А вот другая легенда. Оле Булль едет в Америку (он действительно туда ездил). По дороге пароход столкнулся с китобойным судном и стал тонуть (так оно и было). Но вот Оле Булль бросился прямо в воду со скрипкой в одной руке и со смычком в другой. Только неизвестно, какая это была скрипка: Страдивариуса или норвежская восьмиструнная. Оле Булля прибило к полудикому острову; туземцы сначала хотели его убить, но он укротил их музыкой: он сыграл им двадцать четвертый каприс Паганини.
А может быть, и не двадцать четвертый. И — не Паганини. Испанцы были уверены, что Оле Булль выбрал для этого ответственного выступления хоту или фанданго; по итальянской версии, это была тарантелла. Земляки Оле Булля утверждали, что он сыграл ту самую норвежскую фантазию, которая создала ему успех в Париже. А один музыкальный критик, который не верил во взаимное понимание народов, высказал предположение, что Оле Булль ничего законченного не играл на том острове, а просто брал дикие, душераздирающие аккорды, соответствующие вкусам и психологии его слушателей. Но не все ли равно? Туземцы остались довольны.
Желтая лихорадка трепала Оле Булля, парохода долго не было, и ему ничего не оставалось, как изучать некоторое время быт своих новых знакомых и услаждать их слух. После Парижа это была очень требовательная аудитория. К сожалению, он вполне угодил ей: туземцы так полюбили своего пленника, что стали привязывать его на ночь к стволу большого дерева, чтобы он не убежал.
До Америки все же удалось добраться: не то Оле Булль дал клятву, что вернется, не то убежал днем, когда его не привязывали. Концерты в Америке принесли ему громкую славу. Все восхищались игрой Оле Булля, его виртуозностью. Знаменитые скрипачи спрашивали, где он приобрел такую удивительную технику: «Должно быть, у Паганини?» — «О нет! — отвечал Оле Булль. — Я многим обязан Паганини, но всем этим штукам я выучился у наших народных музыкантов!» — «Скажите! — недоумевали знаменитые скрипачи. — А мы думали, что народные музыканты только мелодисты! Но где же они выучились так играть?» — «Если верить преданиям, — серьезно отвечал Оле Булль, — так у самого черта!»
Вернувшись на родину, он прежде всего стал хлопотать об открытии народного театра. Время было такое, что эта давнишняя мечта норвежцев могла осуществиться. «Пора нам иметь свою культуру, — писал Оле Булль членам стортинга. — Норвегия и Швеция напоминают двух коней, впряженных в одну упряжку (то есть имеют одного короля — шведского), но не следует забывать, что наш гордый конь к упряжке не привык и ненавидит ее. Кто сумел покорить природу, тот имеет право сам решать свою судьбу. И, пока наш народ борется за это, мы будем создавать наше норвежское искусство!»
Уже появился социалист Тране — первый, кто объединил рабочих, батраков и ремесленников в единый союз. В стортинге требовали ограничить власть короля. Всюду слышались речи о свободе; женщины украшали свои шляпки разноцветными лентами, напоминающими национальный флаг; весь норвежский народ думал и чувствовал в ту пору так же, как и Оле Булль: писатели собирали сказки и легенды, с любовью описывали крестьянскую жизнь и доказывали, что она гораздо мудрее, нравственнее разлагающей жизни города.
Разрешение от стортинга было получено, и Оле Булль привел в театр своих новых актеров, людей из народа. Вчерашние рыбаки, пастухи и подмастерья стали членами труппы. Профессиональные актеры встретили их сперва холодно. Они тоже хотели сближения с народом… но не слишком ли скоро это произошло? Особенно недовольны были женщины. Фрекен Альвина Альбёрг сказала, что при всем ее патриотизме она не может играть на сцене вместе с девушкой, от которой все время пахнет рыбой. Никакие духи́ не могли уничтожить этот резкий, поистине неистребимый запах. И, только когда стало известно, что писатель Бьёрнстьерне Бьёрнсон собирается написать в честь рыбачки большой роман, рыбный запах стал как будто менее ощутим, во всяком случае, не так бросался в нос товарищам по сцене. У девушки оказался талант; она, как и другие новички, отобранные Оле Буллем, хорошо знала жизнь… Фрекен согласилась играть с рыбачкой, немного «пообтесав» ее, и дала ей несколько уроков сценического мастерства.