— Как идут дела с домом, который ты собираешься построить?
— Дом? Один только разговор о доме обходится в 1200 крон.
Позже он построил дом по своим чертежам. Это узкое высокое здание, представляющее собой нечто среднее между электростанцией и белым гробом. Затем Мунк построил три больших сарая. Крыша выдавалась над стенами на два метра. Полом служил травяной покров. В домах висели картины без рам, а вдоль стен стояли в штабелях сотни полотен. Мунк часто думал, что картину украли, если он в течение нескольких дней не мог найти ее.
— Говорит Мунк. Что-то произошло. Одна из моих лучших картин украдена. Одна из центральных картин фриза. Волны, набегающие на берег. Помните? Почти метр в ширину и больше метра в длину. Зеленая, голубая, зеленая краска. — Вот как, вы помните? Помните, где она стояла? Не можете ли вы взять автомобиль, приехать сюда и найти ее? Мне она нужна для работы.
На столах и стульях лежали кисти, холсты и тюбики с красками. На рояле — гора писем и оттисков, а в подвале и на чердаке — газеты, ручной пресс, медные пластины и камни. Во всем Экелю царил чудовищный беспорядок.
Для того чтобы кого-то принять, Мунку приходилось два дня приводить все в порядок. Тогда он лишался покоя, ругался, занимался уборкой и говорил, как это ужасно, что ему приходится убивать на это время. Как только начинаешь стирать пыль, она и взлетает столбом. Оставишь ее в покое, она спокойно лежит на своем месте.
Экелю была окружена высоким забором из колючей проволоки, а ворота во двор запирались на несколько замков.
Мунк держал больших злых собак. Он не решался их гладить. Собаки становятся злыми, когда их держишь на привязи, а собак Мунка держали на стальных цепях.
— Ну, ну, — говорил он, когда собака рычала на него. — Разве ты не видишь, что это твой хозяин и господин? Не можешь ли поиграть с братом? Разве у тебя нет крова над головой? Разве тебя не кормят? Ты так растолстела, что скоро лопнешь!
Мунк не любил животных, но все же написал несколько хороших картин с животных. Больше всего писал лошадей и собак.
Побывав несколько раз в цирке Хагенбека, он заполнил целую папку рисунками диких животных. Животные удивительно хороши. Иногда рисунок состоит всего из нескольких черт и все же дышит жизнью.
Это не фраза, что Мунку деньги были безразличны, и единственное, о чем он просил, — это иметь возможность работать. Он ел и спал в рабочей комнате. Даже наличие служанки в доме он воспринимал, как мучение. Он не терпел, чтобы около него постоянно находился другой человек.
— Они пытаются взять надо мной власть. Я обязан есть, когда еда готова. То, что я не голоден, не имеет никакого значения. К тому же они мешают мне работать. Приходят и задают вопросы, когда я работаю. Спрашивают, нужно ли купить печенья. Спрашивают, не хочу ли я бифштекс.
Мунк не любил общества. Он требовал, чтобы ему звонили перед приходом. И если он не желал, никто не мог прийти к нему. С годами ему все реже и реже хотелось видеть кого-либо у себя. Чем выше рангом был гость, тем больше Мунку казалось, что он должен заниматься уборкой, и тем меньшее было у него желание его видеть.
Выйдя из больницы в 1909 году, он перестал ходить в гости. Во всяком случае, туда, где собиралась большая компания.
— Я чувствую себя, как в тюрьме. Я не хочу быть заключенным. У меня не хватает нервов сидеть за столом. Сидеть часами и ждать, пока остальные наедятся. У меня не хватает сил быть любезным: следить за тем, чтобы не сказать чего-либо неподходящего. Я не терплю сидеть и слушать, как люди говорят о вещах мне неизвестных. Зачем мне туда ходить? Я не пью. Я воздерживаюсь от жирной пищи. И вынужден слушать:
— Что вам предложить, господин Мунк? Вы выпьете чего-нибудь?
— Мяса я тоже не ем. Меня тошнит, когда я вижу, как кто-то режет мясо. Как течет кровь. Я не люблю смотреть, как люди едят.
Случалось, что Мунк уходил из дому. Но, придя к кому-либо, сразу говорил:
— Меня ждет машина. Я через минуту уйду.
Если в гостях, куда он пришел, был кто-то, кого он не знал или не любил, он уходил сразу же. Если ему нравилось, он мог сидеть долго. Ему нравилось видеть, что его картины хорошо развешаны.
— Они хорошо здесь висят. Я считаю, что мои картины лучше всего подходят к большим залам. Они требуют расстояния. На расстоянии трех метров нельзя видеть целого. Поэтому я никогда не пишу ногтей и тому подобных вещей. Я хочу, чтобы зритель видел целое. Мои картины должны висеть немного в тени. Тогда целостность выступает лучше.