—Значит, все кончено для бедной нашей Джуди, — сказал я с тяжелым вздохом, набравшись смелости как-то вечером, когда он стоял, слегка навеселе, со мной в людской, что частенько бывало и раньше.
—Напротив, — говорит, — я никогда ее так не ценил, как сейчас. И чтоб это тебе доказать, — говорит и берет у меня из рук монету в полпенса, что мне как раз перед тем дали сдачи, когда я покупал себе табак, — и чтоб это тебе доказать, Тэди, — говорит, — я сейчас брошу монетку: на ком мне тотчас жениться — на ней или на дочери мистера Манигола из Джульеттиной горки. Как выпадет — так и будет.
—Тю! — говорю, словно бы не принимая его слов всерьез (мне хотелось узнать, что он скажет дальше), — Ваша честь, конечно, шутит. Разве можно сравнить бедную нашу Джуди с мисс Изабеллой. Ведь у нее, говорят, какое состояние!
—Я не из тех, кто гонится за состоянием, — говорит сэр Конди гордо. — Мне до денег дела нет, что бы там ни говорили ее друзья. Словом, — говорит, — сейчас я все и решу.
Тут он произнес такую страшную клятву, что я перекрестился.
—Клянусь этой книгой, — говорит, и хватает с окна мой песенник, видно, приняв его за молитвенник, — клянусь этой книгой, — говорит, — и всеми книгами на свете, что, как выпадет, так и будет, судьба моя сейчас решится, как выпадет. Ну-ка, Тэди, подай мне перо из чернильницы, — и ставит крест на гладкой стороне полупенсовика. — Джуди Мак-Квэрк, ее знак[42]. Рука у него, благослови его, господи! слегка дрожала, потому как он выпил немало крепкого пунша, но видно было, что сердцем он за бедняжку Джуди. Душа у меня ушла в пятки, как только монета взлетела в воздух, но я ни слова не сказал, а когда монета упала, я и обрадовался, что промолчал, потому как теперь-то уж для бедняжки Джуди все было кончено.
—Не везет Джуди, — говорю и хочу засмеяться, но не могу.
—Нет, это мне не везет, — отвечает. Я никогда никого не видал в таком отчаянии; он поднял монету с каменного пола и пошел прочь, совершенно протрезвев от огорчения. И вот, казалось бы, человек легкомысленный, другого такого на свете не сыщешь, а от слова своего не отступился[43]; он с молодых ногтей приучился такие вещи уважать, еще с тех пор, как, бывало, сидел у меня на коленях и учился играть в орлянку на клюкву. Так что я понял, что между ним и мисс Изабеллой все, можно сказать, решено, и мне больше ждать нечего, а только принести ей мои поздравления, что я и сделал на следующей неделе, когда она вернулась из Шотландии с бедным моим господином.
Новая моя госпожа, понятное дело, была совсем еще молоденькая, иначе разве она согласилась бы, чтобы ее увозили в Шотландию? Впрочем я-то увидел ее сначала только сквозь вуаль, которую она не подняла,— то ли из смущения, то ли ради моды.
—Как, мне нужно пройти через всю эту толпу, любимый?—сказала она сэру Конди, имея в виду всех нас, слуг и арендаторов, что собрались у задних ворот.
—Дорогая, — отвечал сэр Конди, — тут ничего не поделаешь, нужно либо пойти самой, либо разрешить мне перенести вас до дома, ибо эта дорога, что идет задами, для кареты слишком узка, а у главных ворот столбы упали как раз поперек дороги, так что через все это разорение никак не проедешь.
—Платон, ты хорошо все изъяснил[44], — сказала она, а может что другое, столь же непонятное.
А потом, когда споткнулась о сломанное колесо от телеги, то воскликнула: — Святители небесные, спасите![45]
Да-а, думаю, если она и не еврейка, как предыдущая, то уж наверняка тронутая, — одно другого не легче, уж лучше бы бедному моему господину остановить свой выбор на бедняжке Джуди, она-то, по крайней мере, в своем уме.
Да и одета она была не по-людски, такого я в жизни своей, ни раньше, ни позже, не видывал, — я прямо глаз от нее отвести не мог и шел за ней по пятам неотступно. Но когда она входила в низкую заднюю дверь, перья, торчавшие у нее на шляпе, сломались, а когда оказалась на кухне, то вынула из кармана свой нюхательный флакончик и говорит:
—Мне дурно от этой жары. Здесь ужасно, ужасно...
—Дорогая, надо всего три шага пройти через кухню, а воздух здесь прекрасный, если б только вы подняли вуаль, — сказал сэр Конди, и с этими словами откинул ей вуаль, так что я смог наконец ее разглядеть. По виду нельзя было сказать, что ей так уж дурно, цвет лица у нее был прекрасный, как я тогда подумал; правда, ее горничная мне потом сказала, что это все румяна; но даже с таки^! цветом лица куда ей было равняться по красоте с бедняжкой Джуди, только что монета выпала не ее стороной; впрочем, может, мне все это показалось из-за моего пристрастия к Джуди, чье место, можно сказать, она заняла.
42
Для долговых обязательств или расписок, подписанных таким образом, необходим свидетель, ибо обычно имя вписывает он. (
43
Существует несправедливое и недоброе мнение, что низшие классы в Ирландии ни во что не ставят клятвы; и все же мы знаем наверное, что некоторые клятвы и зароки имеют над ними огромную власть. Порой они клянутся, что отомстят кому-нибудь из соседей; не было случая, чтобы они нарушили эту клятву. Но гораздо удивительнее и необъяснимее то, что порой они дают зарок не брать больше в рот виски и не нарушают его; правда, обычно зароки эти даются на небольшой срок. Женщина, у которой муж пьяница, почитает себя счастливой, если ей удастся убедить его пойти к священному и дать зарок не брать в рот виски целый год, или месяц, или неделю, или хотя бы день. (