Все это история давняя, сейчас уж и не скажешь, как там все было на самом деле; одно только ясно — новый господин совсем не походил на старого. Погреба после смерти сэра Патрика ни разу не пополнялись: ни тебе открытого дома, ничего, как водилось: даже арендаторов отсылали домой, не поднеся им законного стаканчика виски[13]. Стыдно мне было, и не знал я, как поддержать честь семейства: волей-неволей решил я всю вину свалить на миледи; все равно — я ее не любил, да и другие тоже. Она была из семейства Скрягг и к тому же вдова; странный это был брак для сэра Мэртага; все вокруг считали, что он себя уронил, ну а я помалкивал — я-то знал, в чем там дело. Сэр Мэртаг был большой законник, он метил на именье Скряггов, а оно было немалое; да только просчитался, — она, правда, имела свою долю в наследстве, но ему-то прибыль вышла невелика, потому как она его пережила на долгие годы. Впрочем, откуда ему это было знать, когда он на ней женился? Нужно признать — она ему была превосходной женой, до того домовитая, до того распорядительная, и все-то примечала. Правда, я всегда подозревал, что в жилах у нее течет шотландская кровь[14]; я бы ради семейства на что угодно закрыл глаза, но только не на это. Она всегда вместе со слугами строго блюла Великий Пост и все постные дни, а о праздниках как-то забывала. В последний день Великого Поста одна из горничных трижды падала в обморок, и чтобы душа у нее и вовсе не распрощалась с телом, мы положили ей в рот кусочек ростбифа со стола сэра Мэртага — уж он-то не постился, шалишь! К несчастью, миледи как-то об этом узнала; на следующий день уж и приходскому священнику все было известно. Пришлось бедной девушке, как только она встала на ноги, принять на себя покаяние, а то не было ей ни отпущения грехов, ни покою ни в доме, ни вне его. Правда, миледи по-своему тоже была очень милосердной. Она завела у себя благотворительную школу для детей бедняков, где их учили читать и писать, и все бесплатно, а они взамен усердно для нее пряли — тоже бесплатно; от арендаторов миледи всегда получала много пряжи, и в доме все до последней салфетки было соткано из нее. Как только пряжа была готова, ее тотчас отдавали собственным ткачам, а те ткали, и тоже задаром, потому как станки миледи получала бесплатно от Полотняного Совета[15]. Потом была рядом с нами белильня, а ее арендатор ни в чем не смел отказать миледи, потому как сэр Мэртаг вечно грозил ему судом за пользование его водой. Со всем тем прямо диву даешься, до чего дешево все миледи вставало, и как она этим гордилась. Стол тоже почти ничего ей не стоил: куры, индюки, гуси — арендаторы по договору приносили их столько[16], что только ешь — успевай. Миледи за всем следила неукоснительно и знала до последней кадушки с маслом, что у кого на дворе есть. Им ее обычай был хорошо знаком, да и к тому же они боялись, как бы с них не потребовали денег в срок или не потянули в суд, — так что жили в страхе и смирении. Никому и в голову не приходило явиться в замок Рэкрент без подарка, все равно какого — миледи ничем не гнушалась. Яйца, масло, мед, мука, рыба, дичь, куропатки, сельдь, соленая и свежая, — в хозяйстве все пригодится. Что до поросят, то и их нам приносили в изобилии, и бэкон, и ветчину, все самое лучшее, а по весне цыплят без счета. Правда, народ это был ненадежный, хлопот с ним не оберешься, того и глядишь — все побросают и скроются неизвестно куда. Сэр Мэртаг и миледи говаривали, что во всем виноват наш бывший господин, сэр Патрик, — это он их избаловал, так что они по полгода ничего не платили. Возможно, что и так; только сэр Мэртаг во всем отличался от сэра Патрика: мало того, что они у него все, как один, стали английскими арендаторами[17], он все жал, и давил, и выколачивал, и продавал с аукциона, и изымал, и требовал выкупа; немалый доход давали ему потравы — уж чья-нибудь свинья или лошадь, а не то корова или теленок, или и вовсе гусь забредут на его поле, и это ему было так выгодно, что о починке заборов, сколько я ни заводил о том речь, он и слышать не желал. Кое-что получал он от похоронных[18], да и работали арендаторы у него на земле исправно[19]: торф у него всегда был нарезан, картофель посажен и выкопан, сено привезено — словом, все работы по поместью выполнены, и притом совершенно задаром. А только потому, что в арендных договорах все было строжайше оговорено, вплоть до огромного штрафа за нарушение (уж кто-кто, а сэр Мэртаг знал, как его получить): от каждого арендатора полагалось столько-то рабочих дней в год, да еще с лошадью, и от каждого арендатора он эти дни получал. А если кто-нибудь его прогневит, что ж, он выберет самый погожий денек, когда этот бедолага собирал свой урожай или перекрывал соломой собственную хижину, и пренепременно вызовет его к себе, да еще и с лошадью к тому же. Этим-то способом сэр Мэртаг и научил их, как он сам говаривал, уважать закон помещика и арендатора. Что ж до законов, то, думаю, не было человека, живого или мертвого, который был бы им так предан, как сэр Мэртаг. Однажды вел он разом шестнадцать процессов — в лучшем расположении духа я его не видывал. Дороги, тропинки, болота, колодцы, пруды, верши для ловли угрей, сады, деревья, десятины, бодяги, гравий, песок, навоз, любая помеха, любой пустяк — все было хорошо, что только давало повод начать судебное дело. Он, бывало, хвастался, что ведет тяжбы на все буквы алфавита. Как я, бывало, дивился, глядя на сэра Мэртага. — сидит в своем кабинете, а вокруг бумаг столько, что не повернешься! Однажды набрался я храбрости, пожал плечами, да и говорю ему в лицо: «Счастливая моя звезда, что я не родился джентльменом — сколько у них всяких хлопот да невзгод...» А сэр Мэртаг ответил мне старой пословицей: «Ученость лучше, чем дом и земли». Я и прикусил язык. Из всех своих тяжб — а их общим счетом было сорок девять! — он ни одной не проиграл (разве что каких-нибудь семнадцать[20] ), а так все выиграл вместе с издержками — простыми, двойными, а порой так даже и тройными. Но только толку от этого было немного. По части законов он был человек ученый и разбирался в них до тонкости: почему так получалось, я вам не скажу, только все эти тяжбы стоили ему немалых денег, так что в конце концов он продал часть фамильных земель, приносивших ему несколько сот годового дохода. Но ведь он был по части законов человек ученый, а я ничего не знаю, — знаю только, что семейство я почитаю всей душой, а потому и огорчился, когда он послал меня развесить объявления о продаже Тимолига, земли и всех угодий.
13
..
Низшие сословия в Ирландии не являются исключением в такого рода распространенных выводах относительно собственных прав; но они особенно быстро и настойчиво напоминают об этих правах. «В прошлом году ваша честь дали мне соломы для крыши, и я уверен, что ваша честь даст мне и в этом».
Таким образом дары часто превращаются в поборы. Эти привычки порой присущи в одинаковой степени и простому люду и знати. Говорят, что Высокая Оттоманская Порта{12} привыкла требовать даров, словно дани; неблагоразумно поэтому посылать султану ко дню рождения скакуна, ибо он станет и на следующий год ожидать такого же подарка и доказывать обоснованность своих ожиданий. (
14
Шотландская кровь — намек на скупость, которая, по традиции, считалась отличительной чертой шотландцев. (
15
Полотняный совет — т. е. Совет по развитию полотняных мануфактур. В последней трети XVIII в. в Ирландии начало бурно .развиваться текстильное и шерстяное производство. Этому немало способствовали специально учрежденные для этой цели советы. Однако принятие Акта об Унии и система заградительных тарифов со стороны английских промышленников положили конец этому развитию. (
16
17
18
Похоронные. — Имеется в виду феодальный обычай, сохранившийся в некоторых местах, согласно которому землевладелец по смерти арендатора получал определенное приношение. Первоначально землевладельцу (лэндлорду) возвращали оружие и лошадей, которыми он в свое время снабдил арендатора; позже ему отдавали скотину или что-либо еще из движимого имущества арендатора; иногда же платили просто деньги. (
19
Таким образом их лишали самой возможности оплаты аренды: пока они собирали в закрома урожай землевладельца, их собственный урожай нередко пропадал, хотя аренду надо было платить так же точно и в срок, как если бы они были хозяевами своего времени. Это кажется верхом бессмысленной несправедливости.
В Эстонии, среди бедной славянской расы крестьян-рабов, дань помещикам платится не в виде отработки, или гусями, индейками и пр., но в виде оброка. Следующая баллада представляет собой любопытный образчик эстонской поэзии:
Вот почему разорены деревни,
И съедена солома с крыш,
В деревнях поселились дворяне,
Одни трубы торчат,
А хозяин на белом полу!
Овца принесла ягненка с белым лбом,
Его отдают помещику в оброк.
Свинья принесла поросят,
Их жарят помещику в жаровне,
Курица яиц нанесла,
Они идут помещику на сковородку.
Корова родила теленочка,
Его забирают помещику в стадо.
Кобыла жеребеночка принесла,
Он пойдет помещику на конюшню.
Крестьянка родила сыновей,
Они будут пасти господскую птицу. (
20
...