Спустя восемь часов прозвонил будильник, заведенный на четверть седьмого. София поднялась, собралась, протерла зеркало в ванной, которое при запотевании оказывалось исписанным разными словами: Альберт, «АИК»[1] и чем-то еще неразборчивым, что сын писал пальцем на зеркале, пока чистил зубы. Сколько раз она просила его так не делать! Он не обращал внимания, и где-то в глубине души ее это почему-то радовало.
Одевшись, она наскоро перекусила, читая первую страницу утренней газеты. Скоро пора отправляться на работу. Раза три ей пришлось крикнуть Альберту, что пора вставать, и четверть часа спустя она села на велосипед, чтобы свежий утренний ветерок помог ей окончательно проснуться.
Он проходил под кличкой Джинс. Они всерьез поверили, что его так зовут. Смеялись, показывали на свои брюки. Джинс!
На самом же деле его звали Йенс, и сейчас он сидел в сарае среди джунглей Парагвая с тремя русскими. Главного у них звали Дмитрием. Это был высокий долговязый парень лет тридцати с лицом ребенка — ребенка, родители которого доводились друг другу родней. Его дружки, Гоша и Виталий, того же возраста — их родители, похоже, состояли в еще более тесном родстве. Парни постоянно смеялись, глаза у них широко расставлены, рты полуоткрыты — судя по всему, они не очень понимали, что происходит.
Дмитрий смешал в пластмассовой канистре сухой мартини, добавил оливки, потряс, разлил по небрежно ополоснутым кофейным чашкам, пролив немного на стол, а затем поднял тост, произнеся что-то по-русски. Его дружки загоготали, все выпили напиток, имевший привкус дизельного топлива.
Йенсу все они активно не нравились. Жуликоватые, неопрятные, нервные… Он старался не показывать своего отвращения, но это плохо получалось — скрывать свои чувства ему всегда было трудно.
— Давайте посмотрим на товар, — предложил он.
Русские возбудились, как дети при виде Деда Мороза. Йенс вышел из сарая к джипу, припаркованному на грязном, слабо освещенном дворе.
Он понятия не имел, зачем эти русские притащились в Парагвай, чтобы посмотреть на товар. Обычно покупатель заказывал у него что-то, а он поставлял и получал деньги, никогда не встречаясь с заказчиком. Но здесь было что-то другое — словно вся сделка, сама покупка оружия казалась им увлекательным приключением. Какими делишками занимались эти парни, он не знал и знать не хотел. Его это не волновало. Они приехали, чтобы посмотреть на товар, пострелять на пробу, надышаться кокаина, потрахаться с проститутками и внести ему второй платеж из трех.
Он привез с собой один «МР7»[2] и один автомат «Steyr AUG».[3] Остальное оружие лежало на складе в Сьюдад-дель-Эсте — упакованное, готовое к отправке.
Русские похватали оружие и стали шутливо целиться друг в друга, выкрикивая: «Hands up! Hands up!» Они хохотали, кричали, движения их были отрывисты. У Дмитрия в щетине застряли крошки кокаина.
Гоша и Виталий подрались из-за «МР7», дергая его каждый на себя и молотя друг друга кулаками по голове. Дмитрий разнял их и снова достал канистру с сухим мартини.
Йенс наблюдал за ними, стоя чуть поодаль, понимая, что дело скоро зайдет слишком далеко. В ближайшее время вернутся парагвайцы, поехавшие за проститутками, чтобы продемонстрировать свое гостеприимство. Русские еще больше нанюхаются, напьются и начнут палить из всего подряд. Йенс заранее знал, что произойдет, но ничего не мог сделать, — ситуация неуправляема. Более всего ему хотелось уехать прочь, однако он вынужден находиться тут до рассвета, без сна, оставаясь трезвым, чтобы получить деньги, когда Дмитрий соизволит с ним расплатиться.
— Джинс, где у тебя эти гребаные патроны?
Он молча указал на джип. Русские распахнули дверцы и принялись шарить внутри. Йенс засунул руку в карман, где еще оставалась одна никотиновая жвачка. Жевать табак он бросил двумя месяцами ранее, а курить — три года назад. Однако сейчас он находился в джунглях в четырех милях от Сьюидад-дель-Эсте, и никотиновые рецепторы в мозгу настойчиво напоминали о своем существовании. Засунув в рот последнюю пластинку, он стал яростно жевать, с отвращением наблюдая за русскими и понимая, что скоро снова начнет курить.
Приходя в больницу, София полностью отдавалась работе. Времени на что-то другое практически не оставалось, к тому же ей не нравилось пить кофе с коллегами — в такой обстановке она чувствовала себя скованно. Не то чтобы она стеснялась — наверное, в ней есть какой-то дефект, она просто не умеет говорить пустые фразы за чашкой кофе. В больнице София работала ради пациентов, а не из набожности или желания помогать другим. Она умела говорить с ними, находить общий язык. Они попадали туда из-за болезни, поэтому по большей части были самими собой, — открытые, человечные, искренние. С ними она чувствовала себя в своей стихии. Именно это и привлекало ее в работе. Пациенты не говорили о пустяках — лишь тогда, когда поправлялись, и тут она покидала их, а они — ее. Вероятно, именно поэтому София с самого начала выбрала эту профессию.
3
Армейская универсальная винтовка австрийского производства, стреляющая как одиночными выстрелами, так и очередями.