Радио в машине играло беззаботные саксонские шлягеры. Какой-то парень распевал, кажется, с улыбкой до ушей, на заднем плане звучала электрогитара, мелодия была банальна и предсказуема. Лежек различил отдельные слова — «склон горы», «семейные связи» и «эдельвейс». Есть в этом народе какое-то безумие, просто он не мог сформулировать, в чем оно выражается.
Лежек сидел, сложив руки на коленях, спокойно дыша. Стояло ясное утро, в воздухе висела дымка. Лучи солнца проникали сквозь кроны деревьев, окрашивая все вокруг в золотистый цвет. Ему казалось, что здесь так красиво, до боли красиво.
Лежек посмотрел на свои руки — они были в грязи. Установить бомбу оказалось непросто. Он делал это и раньше, когда-то давно, когда работал в разведке. Тогда это было проще и не требовало таких затрат времени, как сейчас, когда блок двигателя обычно заключен в прочную оболочку. Лежек потянулся, на минуту закрыл глаза.
Открыв их, он заметил контуры человека, идущего за деревьями от виллы Кристиана в сторону улицы. Лежек попытался рассмотреть, кто это. Взяв бинокль от Сваровски, лежавший рядом на пассажирском сиденье, он поднес его к глазам. Фигура за деревьями оказалась молодой женщиной. Лежек бросил взгляд на наручные часы — без четверти восемь. Женщина открыла чугунную решетку калитки и вышла на улицу. Лежек нащупал пальцем кнопку наведения фокуса. Женщина была блондинка лет двадцати — двадцати пяти, на ней были большие солнечные очки и дизайнерские «рваные» джинсы, она двинулась к машине уверенной походкой в сапогах на высоких каблуках. Дамская сумочка через плечо. Дорогая дамочка. Лежек поспешно перевел бинокль на виллу. Где же Кристиан, черт побери? Затем снова навел его на женщину, которая перешла улицу и приблизилась к машине. Вместо того чтобы обойти машину и сесть на пассажирское сиденье, она открыла дверцу со стороны водительского сиденья и привычно уселась за руль, положив сумочку рядом с собой. Лежек снова перевел бинокль в сторону виллы — Кристиана Ханке нигде не было видно.
Секунды текли медленно. У Лежека возникло острое желание начать гудеть, открыть дверь и помахать блондинке рукой, привлечь ее внимание, сделав что-то резкое и необычное. Однако он сидел неподвижно, понимая бессмысленность попыток изменить уже заданную ситуацию. В поле зрения бинокля с десятикратным увеличением, под звуки сладкой немецкой мелодии, он увидел, как красивая светловолосая женщина сделала то маленькое движение, которым заводят машину — положив одну руку на руль, наклоняются чуть вперед и поворачивают ключ зажигания правой рукой.
В ту долю секунды, за которую импульс проходит от батареи к стартеру, электрический кабель уловил его и поджег взрывной патрон, который, в свою очередь, поджег комок взрывчатого вещества, прикрепленного к днищу машины.
Взрывная волна подбросила женщину вверх, сломав ей шею о потолок машины, в то время как вся машина приподнялась на полметра от земли. В ту же секунду запылал контейнер с напалмом, который он поместил в машине, и искореженный автомобиль превратился в пылающий ад.
Лежек смотрел в бинокль, как тело женщины загорелось, как она беззвучно сгорала внутри машины. Как исчезли ее светлые красивые волосы, ее красивая ровная кожа… Как постепенно вся она исчезла.
Выехав из Грюневальда, Лежек нашел укромное местечко в лесу и поджег краденый автомобиль. Затем вернулся в Мюнхен, позвонил Гусману, оставив короткое сообщение, что операция прошла не по плану, что Гусману следует быть начеку и иметь под боком друзей. После этого он выбросил телефон в люк, побродил по городу, чтобы убедиться в отсутствии слежки.
Почувствовав себя в безопасности, Лежек остановил такси и поехал в аэропорт. Несколько часов спустя он уже летел назад к своему господину.
С первого дня своего появления в больнице Гектор задавал Софии вопросы — о ее жизни, о детстве, о молодых годах. О семье, о том, что ей нравится и что не нравится. Она заметила, что честно отвечает на его вопросы. Ей даже нравилось находиться в центре его внимания, и, несмотря на поток вопросов, его поведение не казалось ей нескромным. Подойдя вплотную к какой-то теме, которую ей не хотелось поднимать, он вдруг умолкал, словно сам ощущал, что здесь проходит граница ее откровенности. Но чем больше они узнавали друг друга, тем корректнее он держался с ней. В вопросах интимной гигиены все брали на себя коллеги-медбратья, так что у Софии не было особых дел в его палате. Она прокрадывалась к нему потихоньку, притворяясь, что у нее есть дела.