Ее волосы мерцали, мягкие, как воздух. Я представил себе аромат, который должен витать над этим золотым облаком; на мгновение я почти ощутил этот запах, сладкий, насыщенный. Ее глаза заблестели, и она коснулась своих волос длинными заостренными пальцами.
Она флиртует со мной, подумал я изумленно. Эта мысль снова лишила меня дара речи. На самом деле у меня не было никакого плана на разговор; думаю, что, чего я хотел, так это как можно поизысканнее извиниться и посмотреть, что будет дальше. Все, на что я действительно надеялся, это еще раз увидеть ее. Я почувствовал, что меня охватывает паника.
— Ах, — воскликнул я. — Несомненно, я отвлекаю вас. Не хотелось бы более надоедать.
Ее глаза распахнулись еще шире, и она наклонилась поближе к камере, так что ее лицо заполнило экран. Я снова восхитился гладкостью ее кожи.
— Нет, я вовсе не занята — произнесла она. — У меня так редко бывает возможность пообщаться с кем-нибудь из коллег Мартина. Пожалуйста, расскажите мне немного о себе.
Я мало что помню из того, о чем я говорил в течение следующего часа. Она расспрашивала, конечно же, о моей работе, и мастерски разговорила меня. Что-то в том, как она задавала свои вопросы, побудило меня преувеличить важность моей работы, и я превратился из послушника машины в молодого льва, рыщущего по коридорам власти. Казалось, она стремилась увидеть меня таким, каким я хотел бы видеть себя.
Она почти ничего не рассказывала о себе. Она так искусно уклонялась от моих вопросов, что я, честно говоря, ничего не замечал.
В некоторый момент у меня стали заканчиваться приятные, невинные темы для разговора. Я сделал какое-то двусмысленное, не совсем приличное замечание, кажется, что-то о ее красоте. Неуверенное, потерянное выражение на мгновение промелькнуло на ее лице. Мое сердце сжалось, и я испугался, что совершил ошибку. Но потом она рассмеялась, глаза у нее заблестели, и она спросила:
— Томас, как вы относитесь к музыке?
— Я люблю музыку, хотя меня и обвиняют в том, что я музыкальный варвар.
— А как вам Индукт-Данс? Хотите посмотреть?
Она встала и отошла от подальше от камеры, и я впервые увидел ее тело. Я не разочаровался. На ней было длинное белое платье с вырезами, открывающими гладкие бедра. Она была стройной, грациозной и двигалась по комнате с гибкостью танцовщицы.
Она пропала, позволив мне рассматривать пустую комнату. Комната была сплошь голубой и серебристой; небесно-голубая напольная плитка, прикрепленная к полу серебристым раствором, темно-синие стены, обрамленные высокими карнизами, элегантная мебель с дымчато-голубыми подушками и ажурными серебряными рамами. Она вернулась в комбинезоне из серебристой сетки, рельефно облегавшем все контуры ее тела. Грудь у нее была маленькая и высокая, живот плоский, талия тонкая, ноги невероятно длинные. Она сознавала, какое впечатление произвела на меня.
— Так нравится пока? — сказала она и рассмеялась.
Она натянула серебристые перчатки.
— Потом, после того, как я закончу, вы скажете мне, что вы на самом деле думаете и вы должны быть предельно откровенны со мной.
Она повернула камеру, чтобы показать другую часть комнаты. В углу комнаты располагалась вычурно украшенная платформа Индукт-Данса. Золотистые стойки образовывали яйцевидную клетку, украшенную волнистой резьбой. Перед тем, как скользнуть внутрь между стойками, она накинула на голову покрывало и превратилась в серебряную куклу. Теперь я не мог разглядеть у нее ничего, кроме блеска глаз сквозь отверстия в маске.
Когда платформа ощутила ее вес, распорки засветились мягким светом. Танец она начала не спеша, аккуратно, едва заметными движениями. Музыка вторила танцу тихими пробными трелями, негромкими нежными переливчатыми аккордами. На каждый ее красиво исполняемый жест Индукт-Данс отзывался соответствующей нотой, преобразовывая движения ее тела в звук. Она была очень хороша. По мере того, как она раскрывала свой лейтмотив, музыка нарастала, постепенно превращаясь в яркий насыщенный поток нот, пока Джоанна не превратилась в сверкающий вихрь серебристого блеска в золотой клетке.
Закончив танец, и устроившись в кресле, она сняла серебряную маску. Прядь ее великолепных волос упала на щеку. Ее глаза были широко раскрыты от удовольствия, и я был пронзен ими. Она так напоминала ту, что была в моей грезе в Авто-Ан, что я отчаянно захотел оказаться рядом с ней.
— Ну, что скажете, Томас? — спросила она.
— Великолепно. У меня нет слов.
— Правда? Вам понравилось?
— Более, чем я могу выразить в словах. Почему вас не видно в трансляциях, почему вы еще не популярны, почему я лишь случайно смог увидеть ваше выступление? — почти сбившись на сумбур, спросил я.