— Ну что, ты готов?
— К чему?
— К тому, что сейчас просто охренеешь, чувак!
— Уже боюсь…
— Не дрейфь, — Раф открыл дверь, и на них пахнуло белесым паром, густым и холодным.
Когда клубы развеялись, Ян разглядел просторную комнату практически без мебели. Только низкая кровать, усыпанная не то листьями, не то водорослями.
На кровати сидела девушка. На первый взгляд обычная, но со слегка странноватым оттенком кожи — неприятным, серовато-сизым. Огромные зелёные глаза, длинные пепельно-русые волосы. Одета во что-то наподобие купальника.
— Тссс, — обратился к девушке Раф, приложив палец к губам. И повернулся к Яну: — Не забывай быстро закрывать дверь. Ей необходима повышенная влажность и особый состав воздуха. Не боись, для тебя не вредно.
— А кто это? — робко спросил Ян.
Рафаэль помолчал с минуту, а затем тихо, будто боясь развеять прекрасный сон, прошептал:
— Это сирена.
— Какая еще сирена?
— Самая настоящая.
— Типа… русалка?
— Сам ты русалка! А она сирена — та самая, которую все искали, а нашел я.
— Но это же всего лишь легенда. Космическая байка, что мол, есть планета, где живут русалки с прекрасными голосами…
— Не легенда, Ян.
— Ты нашел эту планету?
— Планету нет. Пока только эту особь.
При слове «особь» Ян покосился на девушку.
— И где ты ее взял?
— Да подыхала в одном захолустном борделе в Тау Кита. Идиоты постоянно держали ее в воде, но даже не удосужились определить, какой состав нужен. А я создал для нее идеальные условия. Ну, почти… Ты понял? Понял, да? — Рафаэль заговорщицки пихнул друга в плечо, от чего тот слегка пошатнулся.
— Не тупи, дружище. Бордель! Это что значит? Что с ней можно…
— О, Господи… — Ян покраснел и попятился к двери.
— Стой! Кому говорят.
— Раф, на что ты намекаешь? Я никогда не…
— Не захочешь — не надо. Но когда я закрою за собой дверь, а она к твоему сведению, звуконепроницаемая, вели ей спеть. А потом сам решай, что с ней делать. Она в твоем полном распоряжении ровно на десять дней, пока мы с Мирой не вернемся. Все, мне пора. Развлекайся!
— Но…
— Я опаздываю, меня уже жена обыскалась. Ни о чем не беспокойся, за ней присматривают. Если что, шепни доктору Цвейгу, он ее мигом утихомирит. Поняла меня? — добавил Раф, обращаясь к сирене. — Это мой друг. Слушайся его.
Девушка смотрела на Рафа немигающими глазами с абсолютно бесстрастным выражением лица. Казалось, происходящее ей глубоко безразлично. Но когда за Рафом закрылась дверь, она отодвинулась к стене, поджимая под себя ноги.
Когда влажный туман вновь рассеялся, Ян рассмотрел сирену получше. Ее абсолютно гладкая кожа походила на кожу дельфина, только прозрачнее, с прожилками синеватых вен. Пальцы на руках и ногах неестественно длинные, с тонкими голубоватыми перепонками. В остальном — обычная девушка. Чуть макияжа, и можно назвать симпатичной.
— Не бойся, я не трону тебя. Пускай Раф сам занимается своими «исследованиями», — тихо сказал Ян и собрался уходить, как вдруг услышал звук.
Сначала тихий и утробный, так обычно мурчат коты. Но постепенно звук повышался, делался громче и гуще, а потом взмыл вверх, напоминая песни синих китов.
Ян ничего подобного раньше не слышал. Будто горное эхо соединилось с успокаивающим шумом прибоя. Сложно было назвать эту «песню» красивой, но ее хотелось слушать не отрываясь. Голос вел за собой, как ведут в иные миры молитвы жреца, овеянного дымом дурманящих благовоний.
Яну стало казаться, что в комнате запахло морем. Или еще чем-то соленым. Кровью? Он стоял, боясь пошевелиться и впервые за много лет, может, даже впервые в жизни почувствовал необъяснимую правильность происходящего. Незнакомое и неизвестное доныне ощущение простоты и ясности. Наконец-то он там, где должен быть. Рядом с той, с кем всегда должен был быть.
Девушка на кровати теперь казалась божеством. Не тем, что нарисованы золотой краской в храмах, а древним, безжалостным и кровавым.
Ян смотрел на нее и чувствовал, как по щекам катятся слезы. Теперь он был беззащитным, маленьким и зависимым — существом с содранной кожей, едва живым в цепкой хватке ее гипнотической песни. Упав на колени, Ян протянул к девушке руки. Казалось, еще секунда, и он умрет, если не дотронется до нее.
Ближе, еще ближе. Он схватил краешек простыни и закричал что было сил:
— Прекратииииии!
В этот крик Ян вложил остатки всего человеческого, что в нем было. Человеческого, как антагониста животному. Как сверх-Я, противопоставленному Оно.