Беренгария, в платье из Голубой парчи, сидела спиной к окну, поднеся свое вышивание к близоруким глазам. Вокруг нее расположились дамы. Там была ни капли не похудевшая Матильда, волосы которой посветлели, а кожа приобрела бронзовый оттенок. Неизменное блюдо со сладостями стояло рядом, а сама Матильда пыталась подобрать на лютне какую-то мелодию. Неподалеку Ксанф, черные волосы которой были распущены по плечам, прогоняла проворную иголку вдоль круглого обруча для вышивания, напевая мотив, который подбирала Матильда. Напротив королевы, на стуле с высокой спинкой, сидела прямая фигура, при виде которой Иден слегка поморщилась. Леди Алис, с гобеленом на коленях, была, как всегда, каменно холодна, губы поджаты, между бровей озабоченная складка. Если бы не отсутствие одной любимой фигуры, можно было подумать, что они в Винчестере.
Иден стояла замерев, почти не желая быть обнаруженной. В этой спокойной картине, обрамленной аркой окна, присутствовала законченность, заставившая сердце Иден сжаться от невольного страха. Осталось ли среди них место для нее? Или же ее незваное появление расстроит эту идиллию? Алис, конечно, имела все основания считать ее своим врагом. Беренгарию она покинула без ее согласия, а до этого то и дело была причиной ее беспокойства и огорчений. Свою служанку Ксанф она оставила на попечении других людей, не позаботившись о ее благополучии. Матильда... конечно, Матильда всегда была добра к ней, но после столь долгой разлуки даже и она... Ведь прошло более восьми месяцев со времени их расставания.
Леди Алис подняла голову от гобелена.
Пустая амбразура окна идеально обрамляла фигуру стоявшей среди цветов женщины, лучи вечернего солнца падали на ее золотистые волосы. Не торопясь, Алис отложила гобелен. Глубоко вздохнув, она пересекла комнату и выглянула из окна:
— Иден из Хоукхеста, вы ли это в самом деле?
Мирная идиллия разбилась вдребезги и разлетелась по углам комнаты. Беренгария вскрикнула, точно пойманная птичка, пальцы ее взлетели к губам, между тем как Матильда и Ксанф встрепенулись, будто испуганные павы. Вышивание свалилось на пол вместе с лютней. Прежде чем оказаться в объятиях Беренгарии, Иден успела уловить насмешливую улыбку на спокойном лице Алис.
— Я знала, что ты не могла умереть, mi corazon, — вскричала, обливаясь слезами, маленькая королева. — Молитвы мои оказались не бесполезны. Подобно стрелам, летели они и нашли свою цель. Я возношу хвалу Господу, который в своем милосердии вернул тебя нам.
Прошло немало времени, прежде чем Беренгария отпустила ее и Иден смогла оглядеть своих старых подруг. Когда это случилось, она увидела, что у каждой из них, даже у Алис, в глазах стояли слезы. Как она могла в них усомниться? Крепко обнимая их по очереди, Иден улыбалась с выражением безоблачного счастья. Не важно, что она выстрадала и что ждало ее впереди. Она наконец вернулась в свой безопасный приют, домой. И пусть даже она не заслужила этого, но любима, ибо настоящая любовь может все простить. Она была их блудной сестрой, и она вернулась.
Вскоре вопросы хлынули на нее как теплый долгожданный дождь, и ясно было, что отвечать на них придется до глубокой ночи, прежде чем самой представится случай узнать хоть что-нибудь.
О многом она предпочла умолчать. Может статься, позже она покается Беренгарии. И, конечно же, священнику. Правда, она не надеялась услышать утешение, подобное тому, что отец Себастьян всегда имел наготове для своей маленькой паствы.
С огорчением отмечала она, что имя Тристана то и дело повторяется на протяжении ее истории. Она старалась не сопровождать упоминания о нем особой теплотой, равно как и наоборот, однако чувствовала общее любопытство. Разумеется, Матильда первой высказала свое суждение.
— Думаю, это самая рыцарская история из всех, которые мне когда-либо доводилось слышать! — воскликнула она, восхищенно сверкая глазами. — Сеньор де Жарнак более безупречный рыцарь, чем любой из служивших королю Артуру. Но это невыносимо печально. Он должен любить вас больше жизни и все же не может вами обладать. При всем этом он сам в конце концов доставляет вам Стефана... — Тут она разразилась слезами.
Иден внезапно почувствовала себя старой как мир.
— Не стоит подменять правду сказками менестрелей, — мягко проговорила она. — Шевалье и я не говорили друг с другом о любви.
Из всего печального собрания правды и полуправды, которую она открыла им, это, по крайней мере, был несомненный факт.
— Если вы так стремитесь к романтической развязке, — добавила она устало, — почему бы вам не додумать ее самой? Я же совершила с помощью Тристана то, для чего отправлялась в эту землю. Я нашла своего мужа.
Голос ее напрягся и похолодел, она с трудом удерживала рвущийся из глубины души крик, ибо это была черная ложь. Человек, которого она нашла, звался не Стефан. Стефан был мертв. А Тристан, побуждаемый любовью к ней, пытался его воскресить. Почему же ей не верилось, что это ему удастся?
Больше она не могла думать о подобных вещах. Она быстро шагнула к Алис:
— Тот мой поступок, перед тем, как я скрылась... я хочу, чтобы вы знали, что мне стыдно за него.
Алис улыбнулась достаточно дружелюбно.
— Вы были весьма находчивы... как всегда, — сказала она.
Легкое пожатие плеч сказало Иден, что ей лучше считать себя прощенной, дабы не возвращаться больше к этому предмету.
Беренгария, которая внимательно наблюдала за ней во время рассказа, почти ничего не говоря и предоставляя все вопросы Матильде, теперь села рядом и взяла ее за руку.
— Не может быть никаких взаимных обвинений, — твердо сказала она. — И тебе сейчас нужно отдохнуть. Всем нам следует отдохнуть, — продолжала она с оттенком иронии, которого раньше Иден не замечала в ней, — ибо завтра к нам прибудет Ричард.
— Из Аскалона?
— Мы удостоились высокой чести. Он редко отрывается от исполнения своего последнего замысла. Недавно я подумала, что он был бы счастлив родиться каменщиком не менее, чем королем. Город, превращенный в развалины, уже обещает превзойти былое великолепие.
В голосе ее были гордость и привязанность, сменившие смущение и болезненные сомнения, присущие ей в первые дни замужества. И хотя в ее хрупком телосложении не было заметно изменений, способных порадовать сердце королевы Элеоноры, весь вид Беренгарии соответствовал облику довольной жизнью замужней женщины. Иден оставалось только пожелать, чтобы сама она могла испытывать такое же удовлетворение от предстоящей встречи с Ричардом-Тричардом.
— Как сейчас, Беренгария, ваши взаимоотношения с королем? — спросила она на следующий день, сидя во внутреннем дворике с королевой и Джоанной Плантагенет, похудевшей и еще более энергичной, которая уже выпытала о ее приключениях больше, чем сумела романтичная Матильда.
— Наша жизнь идет так, как всегда должна будет идти, — без сожаления ответила Беренгария. — Ричард таков, какой он есть, и я более не надеюсь и не стремлюсь его изменить. — Она бросила на Иден взгляд, полный сострадания. — Он тоже... больше не интересуется любовью женщин. Думаю, это чувство никогда не имело для него значения, кроме, может быть, любви Элеоноры.
Спокойно произнесенные слова вызвали у Иден ощущение горечи. Для нее это не было неожиданностью. Похоже было, что какая-то часть ее существа давно распознала натуру Ричарда. Не потому ли, что она, сама того не ведая, распознала тот же порок в Стефане?
— Он навещает меня время от времени в моей спальне, — Беренгария не покраснела, говоря это. — И однажды, если Господу будет угодно, мы дадим Англии наследника. В иных отношениях мы добрые друзья и не мешаем друг другу приятно проводить время по собственному выбору. Ричард занят своим строительством... когда не разрушает какой-нибудь город. У меня остаются домашние заботы, музыка, мои подруги. Если когда-то я и желала другого, я научилась вполне обходиться без этого. — Она вздохнула, но не слишком тяжело, и сердечно улыбнулась Иден. — Восемь месяцев — во всех отношениях долгий срок. Нам не хватало тебя, Иден.