— Мне очень жаль, но я не ношу с собой денег, — сказала она.
Это являлось источником ее постоянного смущения, поскольку ислам поощрял нищенство как объект для проявления милосердия. После сегодняшней проповеди немало нищих должно было собраться во дворе.
— Нет... но вы носите золотой крестик на своей шее, — последовал ошеломляющий ответ на диалекте, не распространенном в Дамаске.
Прежде чем Иден успела потребовать объяснения, она вновь ощутила легкое пожатие своего запястья.
— Не отвечайте. Живите той жизнью, к которой вас приучают. Ничего не меняйте. Я найду способ попасть к вам.
Вслед за этими словами он растворился в кружившей толпе, а бледная как полотно Иден ухватилась за серый камень портала мечети, дабы не свалиться без чувств.
Последние слова были произнесены тихо, но отчетливо на ясном и настойчивом французском, и голос, произносивший их, принадлежал Тристану де Жарнаку.
Позже, вернувшись в свою комнату, охваченная лихорадочным возбуждением и невыразимой радостью, Иден не могла понять, как она удержалась от громкого крика, когда услышала так близко от себя этот знакомый и любимый голос. И много минут провела она, опираясь на холодные стены мечети и тщетно выискивая взглядом в толпе высокую фигуру.
Тогда она все же овладела собой и вновь присоединилась к Аль-Хатун. И даже болтливые рабыни не придали значения ее короткому разговору с нищим — не менее двадцати его собратьев обратились за подаянием, пока они пересекали двор.
Тристан. Здесь. В Дамаске. Это было невероятно... если только это не было одно из чудес Господних.
Как она не узнала его, когда он стоял у Креста? Ведь ей хорошо были знакомы эти широкие плечи и гордая осанка. Она плакала и смеялась одновременно, меряя шагами пространство своей комнаты в приступе радости, соединенной с нетерпением, как бывает в предвкушении какого-нибудь необходимого наркотика. Когда он придет к ней? Сколько придется ей ждать? В том, что он найдет способ спасти ее, она была уверена и преисполнилась благодарности, как будто дело было уже сделано.
Но она не могла оставаться спокойной. Устав расхаживать взад и вперед, она попыталась отвлечься игрой на уде, но страстные любовные серенады сменились приступом радостного смеха, когда она вновь поняла, что Тристан здесь и ее плен скоро закончится.
Дни проходили тихо. Утренние, дневные, вечерние часы растягивались до невыносимых пределов, чтобы перейти в бесконечные бессонные ночи.
Именно по ночам она боялась, что он был видением, посланным дьяволом для ее искушения или, хуже того, — Господом для наказания за грехи. Днем она высматривала его везде: на улицах, в лабиринтах рынков, на пустырях, на склонах гор, покрытых весенними цветами. Куда бы она ни сопровождала Аль-Хатун, она не переставала выискивать его горящим взглядом, пока наложница не делала ей выговор за отсутствующий вид.
Прошло две недели, а он не появлялся. Она похудела, глаза ярко сверкали на осунувшемся лице. Каждый день ожидания был для нее пыткой.
Но потом, однажды утром, когда она сидела с Эль-Кадилом над его книгами, через занавешенную дверь вошел один из солдат Камаля и склонился перед ними в глубоком поклоне. Он был в короткой кольчуге, узких шароварах и розовом тюрбане, как и большинство дворцовой охраны; из-за спины торчал короткий меч, а на бедре висел кинжал. Когда он выпрямился и глаза их встретились, Иден сразу же узнала Тристана.
Лицо и руки его были темно-орехового оттенка, губы походили цветом на тутовые ягоды. Он носил короткую, остроконечную бородку в манере, предписанной пророком. Ничто в его облике не могло вызвать подозрений у араба и мусульманина. Но на этот раз он не закрыл лицо, и она не могла не узнать того, чей образ вольно и невольно посещал ее столь долгое время.
Она поднялась с подушек, озадачив своей улыбкой Эль-Кадила.
— Что тебе нужно? — мягко спросил мальчик, отрываясь от четверостиший, которые он пытался сочинять. Он был не прочь сделать перерыв. — Ты пришел насчет кобылы? Камаль говорил, что я могу посмотреть, как она жеребится, — просительно пояснил он Иден.
Тристан помедлил с ответом. Он вгляделся пристальнее в тонкое лицо мальчика, явно взвешивая полученное впечатление.
— Нет, — спокойно ответил он. — Я пришел забрать леди Иден обратно к ее людям.
— Вы ее муж? — восхищенно спросил Эль-Кадил, ибо он знал ее историю.
— Нет, не муж... — с сожалением начал Тристан.
— Но вы доставите ее к нему? Вы знаете, где его искать?
— Я знаю.
Принц удовлетворенно кивнул. Затем оглядел Тристана не менее пристально, чем тот только что рассматривал его.
— Вы не сириец, — объявил он наконец. — Не думаю, что вы турок или египтянин. Может быть, перс? — с надеждой предположил он, вспоминая сказания Шах-Намэ.
Тристан решил доверится ему: мальчик, похоже, был способен вынести такое бремя.
— Я наполовину англичанин, наполовину француз, — веско сказал он. — И я командир в войсках Эль-Малик-Рика.
От удивления мальчик побледнел.
— Я должен позвать стражу, — медленно проговорил он. Удовольствие сошло с его лица. — Это мой долг.
— Пожалуйста, нет! — прошептала Иден, закусив губу и зная, что играет на привязанности мальчика к ней.
— Сожалею, но не могу позволить вам этого, — спокойно сказал Тристан. — Но есть нечто другое, что вам придется сделать... если потребуется, то под угрозой меча.
Иден издала слабый протестующий возглас.
— Леди Иден нужна ваша одежда. Ей следует переодеться, чтобы ее не узнали.
Черты лица принца исказились от сильного огорчения.
— Я не могу! Если я помогу вам, то предам своею отца.
Глаза Тристана застыли. Неожиданным и быстрым движением он поднял мальчика на ноги и завел ему руки за спину.
— Леди разденет вас, — мягко сказал он. — А если вы попытаетесь закричать... я перережу вам горло кинжалом. Я не хочу делать этого, но, без сомнения, сделаю.
Иден опустила глаза под презрительным взглядом Эль-Кадила.
— Спрячьте свой кинжал, — высокомерно промолвил мальчик. — Я не могу позволить женщине прикоснуться к себе.
Она заметила легкую улыбку, скользнувшую по губам Тристана. Мальчик берег честь дома Саладина.
— Только джоллабу, рубашку и тюрбан, — скомандовал рыцарь. — Иден, можете отдать ему ваши вещи. Огромное преимущество мусульманской одежды в том, что не слишком важно, кто носит ее — женщина или мужчина. Нет... не разматывайте тюрбан. У нас мало времени.
Иден заметила, как вспыхнули щеки Эль-Кадила, и ощутила, как загорелись ее собственные, когда они неловко обменивались одеждой под довольным взглядом Тристана.
— Замечательно! А теперь ваше лицо. У меня есть кое-что, что поможет вам за две минуты преобразиться в
— Боже милостивый! — вспомнила Иден. — Шкатулка Ксанф! Деньги и моя кольчуга. Я не могу оставить их здесь. — Она метнулась к двери, одежды мальчика облегали фигуру совсем как ее собственные. — Здесь недалеко...
— Не думаю, что вам это удастся, — мрачно и почти печально заметил Эль-Кадил, завязывая пояс своей наставницы вокруг тонкой талии. Он посмотрел на Тристана — мужчина против мужчины, честь против чести.
— Я надеялся, что не придется поднимать тревогу, но...
— Тогда я лучше свяжу вас, — предложил Тристан, вновь положив руку на рукоять кинжала.
Лицо Эль-Кадила значительно смягчилось, когда он оказался среди своих подушек, связанный по рукам и ногам надежно, но, как надеялся Тристан, не слишком туго.
— Только не затыкайте мне рот, — попросил мальчик. — Я не стану кричать, пока у вас кинжал. Я еще недостаточно храбр.
— Вы сын своего отца, — сурово сказал Тристан и низко поклонился своему пленнику.
Когда вернулась Иден, таща свои пожитки, завязанные в шелковый шарф, ее лицо и руки были такого же цвета, что и у ее спасителя. Незваный лейтенант Камаля с одобрением посмотрел на ее артистическую работу, но неодобрительно покосился на ее ношу.