Конечно, он поймет, почему она уехала, и теперь уж не станет сомневаться в ее любви. Ей хотелось оставить ему какой-нибудь знак, но у нее ничего не было: ни кольца, ни украшения... лишь крестик Стефана, уводивший ее отсюда.
А затем вновь пропела птица, и она узнала ответ, нашла тот дар, который был дороже любого золота. Она протянула руку, сорвала цветок с дерева, укрывавшего их, и осторожно положила цветок на подушку рядом с его рукой. Когда он проснется, золотое сердечко полностью раскроется.
Глава 15
КРЕПОСТЬ ЗАЙДУНА
Иден знала о грозившей ей опасности. Два дня и две ночи скакала она почти без отдыха через негостеприимные горы, загоняя себя и Балана. Из-за отчаянного страха перед дикими зверями она спала урывками, мучаясь постоянными кошмарами. В этих горах водились медведи, львы, бродили голодные волки, а у псе не было никакого оружия, кроме одного маленького кинжала. И хотя она не видела никого, кроме пугливых газелей и оленей, по ночам она слышала вой волков, а однажды наткнулась на след леопарда. Одиночество еще больше увеличивало ее страх. Никогда в жизни ей не случалось путешествовать в одиночку более чем за двадцать миль, как, скажем, из Акры в Тир, — и в отчаянии она разговаривала с Баланом, единственным разумным существом в безлюдной и враждебной вселенной.
К тому же существовала реальная опасность заблудиться. Карта, которую она взяла из караульного помещения в Акре, не особенно помогала среди каменистых ущелий и пустынных равнин. Она находила дорогу по солнцу и неизвестным звездам, зная, по крайней мере, что продвигается на север. Единственным нанесенным на карту ориентиром, который она узнала, был древний Баальбек — город-крепость, известный грекам под названием Город Солнца, откуда доставили золоченый купол Иерусалимской мечети, так называемый Купол Скалы. Баальбек считался вторым домом Саладина. Здесь его предшественник, кровожадный Зенги, распял защитников захваченной крепости, перед тем пообещав сохранить им жизнь. Об этом Иден рассказал Эль-Кадил, видя ее глубокое огорчение действиями Ричарда Плантагенета.
Не приближаясь, она обогнула печально знаменитый город и повернула в направлении Триполи.
На третий день, незадолго до полудня, когда солнце нещадно палило прямо в лоб, на расстилавшейся внизу равнине перед ней предстал этот благословенный христианский город. Он не был похож на Дамаск, и башни и купола не тревожили ее память. Однако после двух дней ужасного одиночества вид города вызвал слезы облегчения. Через час она была уже у ворот.
Здесь ее ожидало неприятное известие. Несмотря на середину дня, огромные деревянные ворота были закрыты, на стенах стояла мрачная стража.
— Что привело тебя, парень? — окликнул один. — Видать, весьма важное дело, раз ты рискуешь из-за него заразиться чумой.
— Чумой? — Она была потрясена.
Он утвердительно кивнул. Иден достаточно повидала в Акре, чтобы понять, что риск и в самом деле велик, но ей нужно было купить еды и, главное, посетить картографа. Убежденные настойчивостью Иден, солдаты впустили ее — у них еще не было приказа закрыть доступ в город, хотя они ожидали его с часу на час.
Ей приказали закрыть лицо платком, смоченным в уксусе, дабы избежать вдыхания болотных миазмов, которые распространяли болезнь. Она охотно подчинилась, тем более что это помогало ее маскировке.
Дома рисовальщиков карт были разбросаны в районе гавани, именно туда и направила она Балана, пообещав ему отдых и хорошее зерно, пока будет идти работа над картой.
Грек Александр, чьи просторные покои располагались на первом этаже дома, возвышавшегося прямо над гаванью, был мастером своего дела. К своему смущению, Иден обнаружила, что вдобавок он был любителем привлекательных мальчиков, и немало греховных обольстительных речей проникло в ее пунцовые уши под алой шапочкой, прежде чем он закончил свою работу и с неохотой позволил ей продолжить путь через горы. Тем не менее карта была выполнена быстро и профессионально. Он использовал заготовку, где уже были нанесены основные черты ландшафта, и лишь сделал дополнения, необходимые для путешествия Иден.
— Горы эти — неприятное место и весьма труднопроходимы. Конечно, ваш господин наймет проводника. Кстати, я знаю одного...
— Вы чрезвычайно добры, кирие, но... мой господин уже нашел проводника.
Она стряхнула руку, намеревавшуюся удержать ее, поспешно поклонилась и взяла карту, скрученную в твердый цилиндрический футляр. Она повесила его на талию под туникой, поскольку это была теперь самая ценная ее вещь — единственный способ отыскать надежно укрытую твердыню эмира Аюба Ибн Зайдуна.
Но все равно, несмотря на то, что она ощущала вселявшую уверенность тяжесть футляра с картой на бедре, сердце ее упало, когда она вновь подъехала к подножию хмурых и безлюдных гор.
Прежде чем померк дневной свет, она сменила свою алую шапочку на тюрбан Эль-Кадила и выкрасила лицо, чтобы походить на перса или черкеса. С этого момента если ей и предстояло встретить людей, то это опять окажутся сарацины. Территория Триполи кончалась на равнине. И хотя Иден не очень опасалась за свой арабский, все равно она молилась, чтобы такой встречи не произошло. Неприкрытый интерес картографа встревожил ее — разоблачить ее маскировку было так нетрудно. Если бы она позволила ему продвинуть пухлую руку дальше по ее бедру...
По крайней мере, она вполне доверяла его карте. Там он изобразил малейшие подробности местности вдоль ее пути: заброшенную башню там, где склоны гор переходили в крутой обрыв, приветливый поток с небольшим водоемом у его истока, причудливую скалу, напоминавшую голову медведя. Все эти приметы свидетельствовали, что она пока не сбилась с пути. Грек высчитал, что крепость лежит не более чем в двадцати милях от Триполи, и она надеялась покрыть это расстояние до следующего рассвета. Спать она не собиралась. Да и не думала, что ее будет клонить в сон, когда она уже так близко от заветной цели.
Чем выше они поднимались в сгущавшейся темноте, тем сильнее становилась ее благодарность Балану за то, что он сопровождал ее на этом пути. Она не могла уже ехать верхом. Дорога превратилась в узкую колею, так что приходилось медленно вести коня на поводу. Поступь чистокровного жеребца была уверенной, но он не мог уже видеть дорогу и вынужден был довериться своей хозяйке. Один раз Иден еле удержала коня, когда тот прянул от страшного рычания, которое донеслось со скал неподалеку. Иден боялась даже представить себе, что будет, если она потеряет Балана. Они продолжали двигаться в зловещей тишине, залитой теперь лунным сиянием. Иден испуганно вздрагивала каждый раз, когда хрустела ветка, взлетала птица или скатывался камень со склона.
Ночь простиралась безгранично, устремляясь в вечность. В один момент Иден неожиданно осознала с леденящим кровь ужасом, что несколько шагов она прошла во сне. Она могла привести Балана к пропасти, или наступить на змею, или очутиться с разорванным горлом в когтях крадущейся в ночи пантеры. От страха пот выступил на всем теле Иден, и ночной холод сковывал ее. Когда небо чуть заалело, предвещая рассвет, Иден заплакала, как при встрече с близким другом после долгой разлуки.
Наконец они остановились на небольшой прогалине между двумя холмами, где и конь и всадница смогли утолить жажду из источника, а Иден к тому же еще и свериться с картой. Две вершины, черные недружелюбные силуэты которых она не выпускала из виду всю ночь, теперь окрасились лучами восходящего солнца, и, прикинув на глаз расстояние до них, Иден заключила, что до цели осталось не больше двух-трех миль. Она вновь занялась изменением своего облика, смывая в ручье ореховую краску так старательно, что лицо ее вскоре заблестело. Она достала из седельной сумки свое повидавшее виды розовое платье и несколько раз встряхнула его, чтобы расправить. В Дамаске она выстирала и выгладила платье, и сейчас оно смотрелось не так уж плохо. Однако ей потребовалось целых пятнадцать минут, чтобы распутать и заплести волосы, сбившиеся в воронье гнездо. Потом она вновь надела тюрбан, ибо солнце припекало все сильнее, и подкрасила нижние веки краской из коробочки Ксанф.