Она как раз заканчивала последнюю процедуру, когда уловила легкий шум у себя за спиной. Почувствовав опасность, она резко обернулась. Позади стояли трое сарацин. На лицах их застыло восхищение и изумление, но пальцы сжимали рукоятки мечей.
Первым чувством было некоторое облегчение — все же не дикие звери. И если бы они желали ее смерти, то это уже произошло бы. Она медленно переводила взгляд с одного удивленного лица на другое — никто не пошевелился. Храбрость вернулась к ней. Если они люди, то могут говорить с ней, а она может их понимать.
— День добрый, — сказала она по-арабски, изобразив приветливую улыбку. — Аллах всемилостив, я нуждалась во встрече с вами.
Их внешний вид не особенно располагал к доверию. Одежда была похожа на ту, которую носили солдаты Камаля, однако ее излишняя яркость наталкивала на мысль, что они не принадлежали к профессиональным воинам. Удивление их еще больше возросло, когда прекрасная светлокожая женщина, расположившаяся среди могучих гор столь же уверенно, как в серале, обратилась к ним на их родном языке, да еще с отточенным дамасским выговором.
— Госпожа, во имя Аллаха, всемогущего и милосердного, кто вы и как здесь оказались?
Человек, стоявший посередине, выступил вперед. Лицо его под бело-фиолетовым тюрбаном было испещрено морщинами, а в ушах сверкали золотые серьги.
Иден вскинула подбородок:
— Я держу путь из дворца прославленной Аль-Хатун, что в Дамаске, — величественно произнесла она. — И я хочу видеть эмира Ибн Зайдуна по делу чрезвычайной важности. Мое имя и титул не для ваших ушей. Полагаю, вы посланы мне навстречу владыкой Зайдуном?
Сердце ее забилось сильнее от столь высокопарной речи, но она поняла, что они не станут докапываться до истины. В ее ситуации правда оказалась бы гораздо причудливее лжи.
— Не совсем так, госпожа, — медленно проговорил старший. Он вопросительно взглянул на товарищей, но те все еще таращились, открыв рот, на Иден. — Наш господин — друг эмира, да будет благословенно его имя и исполнены желания... однако мы не видели в горах ни его людей, ни какого-либо отряда из Дамаска.
— Мой отряд был невелик, — нашлась Иден, — и к тому же люди Мустафы Камаля хорошо умеют быть невидимыми.
Она нетерпеливо вздохнула и окинула недружелюбным взглядом три молчаливые фигуры.
— Ничего не поделаешь, — пренебрежительно бросила она. — Ждать я больше не могу. Если вы настоящие друзья эмира, для его блага вы должны проводить меня в его крепость.
Трое обменялись взглядами. Затем главный с еле заметным колебанием склонил голову:
— Очень хорошо, госпожа. Мы доставим вас туда, во имя щедрой Госпожи Луны, к коей всегда щедр Аллах. Можете сесть на коня — дорога не тяжела.
С трудом веря в свою удачу, Иден грациозно кивнула и подождала, пока ей подведут Балана. Садясь в седло, она про себя по-христиански благословила Аль-Хатун.
Дорога, как и обещали ее провожатые, не была ни долгой, ни трудной. Почти на всем протяжении она была скрыта от посторонних глаз. Сарацины находили путь там, где, казалось, была непроницаемая стена из листвы. Однажды они откатили кусок скалы, и под ним оказался проход. Иден призналась себе, что в одиночку ей не удалось бы продвигаться столь успешно. Значит, Господь по-прежнему не оставил ее и указывал ей путь.
Тропинка становилась все шире, затем пошла вверх и присоединилась к главной дороге, идущей вдоль скалистого обрыва. Балан прижимался к уходившей вверх скале, отводя испуганные глаза от бездны, которая раскрывалась слева от него. Скалистый массив выгибался огромной дугой, скрывая то, что лежало впереди.
Но когда дорога, подобно ползущей змее, изогнулась в другую сторону, то даже миледи Хоукхест, самозваная посланница принцессы Аль-Хатун, не смогла сдержать вздох восхищения перед неожиданно открывшейся картиной. Великолепное сооружение из башен и крепостных валов словно прилепилось к скале и производило впечатление некоего грандиозного барельефа.
— Куал'а Зайдун, — произнес ее проводник с. почти суеверным почтением.
Она послала вперед Балана и заняла место во главе маленькой кавалькады. Держась в седле очень прямо, она проехала по узкой мощеной дамбе, которая вела от утеса к воротам, делая крепость Аюба Ибн Зайдуна величественно неприступной. Перед высоко вздымавшимися воротами человек в фиолетовом тюрбане выехал вперед, крича:
— Откройте, именем султана и его прославленной супруги Аль-Хатун.
Иден подозревала, что он демонстрировал большее почтение, чем чувствовал на самом деле. Деревянные ворота отворились, за ними оказались еще одни — железные. Иден потребовала немедленной беседы с эмиром, и один из бесстрастных стражников не спеша отправился через маленький внутренний дворик, чтобы передать ее просьбу.
Вскоре стражник вернулся и предложил ей следовать за ним, указав ее провожатым в другом направлении, где они могли найти еду и питье. Полагая, что они заслуживают лучшей награды, Иден задержалась, отсчитав им двадцать золотых безантов из своей седельной сумки. Они вполне могли убить, ограбить ее и сбросить труп в ущелье на поживу волкам, но вместо этого они честно доставили ее сюда. Несмотря на то, что монеты были христианской чеканки, широкие улыбки Не оставили сомнений в их признательности, а их прощальные поклоны были очень низкими.
Вооруженный охранник провел Иден в главную часть крепости. Сумрачные, высокие покои, обширное пространство которых не отличалось роскошью убранства, сильно контрастировали с великолепием Дамаска, но производили столь же сильное впечатление. Иден окружали дерево и камень, отесанный под формы человеческого тела, толстые грубые ковры из шерсти и шкур, стены были увешаны зловещего вида оружием. За огромные столы можно было усадить целый отряд конников, а стулья были покрыты резьбой и украшены гербами, словно императорские троны. Вдоль стен стояли массивные шкафы, слишком большие, чтобы пройти в какую-нибудь дверь. Крыши были высокими и подпирались брусьями, как в замках саксов, и также были закопчены пламенем открытых очагов. Везде был цвет... не те приглушенные дамасские оттенки, перетекавшие друг в друга в мягком ритме, дающем отдых глазу, но сверкающие и интенсивные, бросавшие вызов самой природе.
Иден чувствовала, как лицо ее застыло, превратившись в маску, когда провожатый остановился перед двумя своими соратниками, охранявшими огромные двери, из-за которых доносились пронзительные звуки флейты и низкий гул голосов. Стражники обменялись фразами, и двери распахнулись.
Глядя прямо перед собой, Иден медленно вошла в огромный зал, наполненный смуглыми людьми с пронзительными глазами, диковинно разряженными и говорившими очень громко.
Аюб Ибн Зайдун, вождь наемников, барон грабителей, владетельный деспот под покровительством султана, содержал свой зал в роскоши. Поначалу Иден, которая переводила взгляд с одного лица на другое в надежде увидеть Стефана, не могла решить, кто же из роскошно одетых людей эмир, но когда она шагнула вперед, пространство перед нею расчистилось, и она увидела длинную низкую скамью, освещенную сверху через одно из узких окошек, прорубленных в стене.
Аюб Ибн Зайдун был громадным мужчиной около пятидесяти. Его грубые черты — раскосые глаза, полные губы, широкие косые скулы — выдавали славянские корни, в то время как рыжеватые волосы могли бы принадлежать скотту или дикому жителю Ирландии. На нем были свободные шаровары из тонкой пурпурной ткани, завязанные у лодыжек, кожаные доспехи и нагрудник, тисненные золотом и плотно облегавшие его мускулистое тело. Руки и плечи, бронзовые и сверкавшие от пота или масла, были величественно обнажены, и весь он сиял золотом. Шея увешана медальонами и причудливыми плетеными украшениями из ярких нитей. Руки унизаны браслетами, а в ушах сверкали серьги с огромными рубинами. У ног его свернулись три огромные охотничьи собаки неизвестной Иден длинношерстной породы. Позади него на скамье расстилалась широкая мантия шафранового бархата, один край которой был небрежно наброшен на плечи другой фигуры, не менее великолепной и еще более экзотической.