— Я вообще не понимаю, как такое могло произойти, ведь кровь тщательно проверяют, верно?
— Верно, и правила обычно строго соблюдаются. Чтобы стать донором плазмы, надо предварительно сдать кровь не менее трех раз, а затем пройти дополнительное обследование — ЭКГ, ФЛГ, у терапевта; женщинам — у гинеколога, сделать анализ мочи… Кроме того, при обращении в отделение переливания крови необходимо иметь при себе паспорт с питерской регистрацией, действующей в течение не менее полугода, — короче, тот еще геморрой!
— Теперь ведь сдача крови адресная, и тот, кому ее переливают, может при желании даже узнать имена доноров?
— Верно.
— Хорошо, я все сделаю. А очную ставку еще не проводили?
— Какую еще ставку?
— Ну, между Журовой и членами операционной бригады. Может, она опознала бы того, кто «отжал» у нее деньги?
— Я бы не слишком на это надеялся, ведь это ее слово против слова любого из них. Более того, может выясниться, что ни с кем из бригады Журова вообще не разговаривала — для этой цели могли использовать санитара, медбрата, да кого угодно!
— Столько усилий — и ради чего?
— Не скажи — сумма-то не совсем обычная!
— Да, как правило, берут от пятисот рублей до полутора тысяч, а этому неизвестному человеку скромность явно не помеха в делах.
— Значит, ты поняла? У нас две проблемы. Первая — Никита и тот, кто обобрал Журову.
— Да, и вторая — как вообще кровь, зараженная гепатитом С, попала в больницу?
— Правильно… А ты-то как — вообще? — внезапно спросил Андрей, меняя тему, и я слегка растерялась, погрузившись в размышления о предстоящем деле.
— Почему ты спрашиваешь?
— Мы почти не видимся, и это — моя вина.
— О какой вине ты говоришь, Андрюша? — пожала я плечами. — Мы оба — занятые люди…
— Брось, Агния, ты прекрасно понимаешь, о чем я! — покачал он головой.
Конечно, я понимала. Если кто и виноват в том, что мы с Андреем мало общаемся, так это я, ведь именно я отговариваюсь занятостью, когда не знаю, хочу ли продолжать наши отношения. Мне всегда неудобно обсуждать свою личную жизнь с Андреем — здо́рово, конечно, если принять во внимание нашу с ним интимную связь! Но ничего не поделаешь — такой уж я человек: сначала сама напрашиваюсь на проблемы, а потом бегу от них.
Я не стала откладывать посещение НИИ гематологии и трансфузиологии в долгий ящик и отправилась туда в первый же свой выходной. У меня случаются свободные дни на неделе, скоро уже год, как я перешла на полставки. В нашей больнице такие фортели не приветствуются, однако, к счастью, меня ценит заведующая отделением. Думаю, не будь этого, мне бы предложили подать заявление об уходе. Не скажу, что не размышляла об этом: Андрей предлагал мне полставки анестезиолога в своей клинике реконструкционной хирургии и всегда готов меня принять. Однако я — человек привычек, не любящий перемен. В конце концов, я проработала в своей больнице почти двадцать лет, и менять ее на другое место — это мне не улыбается. Ситуация с половиной ставки разрешилась в мою пользу, и теперь у меня в больнице всего три рабочих дня, а остальное время я могу посвящать либо себе, любимой, либо ОМР. Многие из моих коллег недоумевают по поводу того, что, имея мужа, занимающего пост главного врача частной сетевой клиники, я продолжаю ходить на работу, но, честно говоря, я просто не представляю, чем занималась бы в противном случае. Мама в последнее время без конца намекает на то, что я могла бы попробовать родить ребенка — ха, это в сорок-то лет! Но маму мой возраст не останавливает. «Медицина сильно продвинулась за последние двадцать лет, — твердит она каждый раз, когда речь заходит о возможности зачатия. — Рожают и в сорок, и в сорок пять — даже в пятьдесят, если здоровье позволяет! Дэн уже большой, а тебе необходим кто-то, о ком можно заботиться. Поздний ребенок — большая радость, так как только в определенном возрасте научаешься ценить материнство».
В чем-то она, несомненно, права. Когда я рожала Дэна, мне едва исполнилось восемнадцать. Появление ребенка, пусть и желанного, мало изменило мою жизнь. Дэн существовал рядом, я выполняла все функции, которые требуются от матери, — благо мама с папой всегда были под рукой, готовые мне помочь, но не уверена, что я в полной мере осознавала свою собственную роль в жизни сына. Конечно, постепенно я менялась, менялось и мое отношение к этому, я приобретала опыт и вкус к тому, чтобы заниматься ребенком, но все это происходило как бы между прочим. Если бы теперь я решилась на повторную беременность, то определенно отнеслась бы иначе и к ней, и к тому новому человечку, которому суждено было бы появиться на свет через девять месяцев. Но я вовсе не уверена в том, что хочу этого. Мои взаимоотношения с Андреем и Олегом настолько усложнились на данный момент, что я не могу поставить жизнь ребенка в зависимость от того, что творится в моей собственной судьбе. Хотя Шилов обрадовался бы, ведь он всегда хотел детей. Его собственная маленькая дочка от первого брака трагически погибла, и он нуждался в том, чтобы на кого-то излить нерастраченные отцовские чувства.