Плохо, но с перспективой на улучшение.
Вторая: она по какой-то ей самой неведомой причине потеряла возможность открывать свою же собственную дверь.
Если это так, то это плохо, даже очень плохо. Может, это реакция портала на то, что она хоть и избавила данную вселенную от монстра Г.Г., но сделала это нечестным и, как ни крути, преступным путем?
И что же ей теперь делать – идти к шерифу Шейду с повинной и заявлять, что Гумберт ни в чем не виноват, это она ему подсунула улики? И что в мусорном баке лежит тело настоящего налетчика?
Если это так, то она скорее предпочтет застрять в этом мире и жить в нем, как все, чем вызволять Г.Г. из кутузки. И отправляться туда самой – вряд ли шериф ее за подобное признание по головке погладит.
А отдуваться за мерзкого Г.Г. тридцать пять лет ей не хотелось.
Плохо, и без перспективы на улучшение.
Третья версия: дверь не выпускает ее, потому что она не до конца выполнила миссию. Так случалось и раньше, когда она вообще еще не могла вызывать дверь сама: та возникала только тогда, когда Нина выполняла то, что требовалось и о чем она в начале литературного путешествия не имела ни малейшего представления.
А вот сейчас очень даже имела, и все выполнила, и дверь сумела вызвать, но…
Выходит, может, представление и имела, но не обо всем? И выполнила, но опять же не все?
Хорошо, хотя и трудно.
Изменить две первые коллизии она была не в состоянии. А вот попробовать разрешить третью она могла!
Нина решила сконцентрироваться именно на третьей гипотезе. Итак, дверь не выпускает ее, потому что она не довела миссию до логического завершения.
Но ведь Г.Г. арестован! Или его оправдают? Или он сбежит? И от нее требуется предотвратить это?
Но даже если его оправдают, даже если он сбежит, вряд ли Шарлотта пожелает возобновить с ним знакомство и, пуще того, допустить его до своей дочери.
Хотя кто знает…
Бредя по улицам Рамздэля, Нина продолжала размышлять. Ощутив голод, она поняла, что уже ужас как долго ничего не ела. Поэтому, завидев одно из местных заведений (с неизменным объявлением на стекле о поиске расторопной официантки) под названием «У Дорис», зашла туда и, заказав у хрестоматийной подавальщицы, являвшейся одновременно и владелицей, хрестоматийные блинчики с хрестоматийным малиновым джемом, а также хрестоматийную большую чашку хрестоматийного черного кофе, уже предвкушала подлинное, а вовсе не хрестоматийное гастрономическое наслаждение.
Потому что в прошлых десятилетиях и в особенности веках, как успела убедиться много раз Нина, все было гораздо вкуснее.
И уж точно гораздо дешевле!
Быстро справившись с первой порцией блинчиков, Нина, испытывая угрызения совести, впрочем, не такие уже большие, заказала вторую, и в этот момент заметила приземистого и полного пожилого мужчину с ежиком седых волос и обвисшими щеками, сидевшего за соседним столиком. Расплатившись и оставив щедрые чаевые, он был препровожден официанткой до двери едва ли не с поклонами.
– До завтра, Дорис! – произнес он, и официантка заулыбалась:
– Да, доктор Куилти, ждем вас завтра!
Поперхнувшись блинчиком, Нина долго и нудно кашляла, встревоженная официантка даже подлетела к ней, желая узнать, все ли в порядке.
Знаками показав, что все нормально, Нина вылетела в дамскую комнату и уставилась на свое отражение в засиженном мухами зеркале.
В это заведение она наведалась не потому, что ей хотелось есть. Ну, и поэтому тоже. А потому, что здесь за соседним столиком трапезничал доктор Куилти.
Доктор Айвор Куилти, один из двух местных дантистов.
А по совместительству дядя Клэра Куилти, то бишь К.К., того самого драматурга, который отбил у Г.Г. Лолиту и увез ее на калифорнийское ранчо, где (среди прочих подростков женского и мужского пола) вместе со своими дружками-извращенцами использовал в качестве сексуальной рабыни, а потом, когда она ему надоела, недолго думая вышвырнул прочь.
И если Г.Г. отправился за решетку на тридцать пять лет, то племянника доктора, который, как аккуратно намекалось в романе, был вполне в курсе предпочтений шалуна-родственника, следовало бы запихнуть туда на сто тридцать пять.
А лучше всего на тысячу сто тридцать пять лет и два месяца!
Вернувшись к столику, Нина пожелала расплатиться и, дав официантке Дорис более чем солидные чаевые, словно невзначай спросила: