– Может быть, вы меня отправите в монастырь? – жалобно спросила она.
Папенька начал краснеть, и маменька бросилась за стаканом воды.
– Бьянка! Как тебе не совестно? Мы столько для тебя сделали. Мы растили тебя для того, чтобы ты продолжила род Эверси, а не для того, чтобы высохла в молитвах и постах.
– Я не хочу иметь ничего общего с Шико, – решительно объявила Бьянка.
– Претемный, – прохрипел папенька, – какая эгоистичная девица выросла, а, Амалия? Сперва опозорила нас на все королевство, теперь упирается… Знаешь, дочь, ты поедешь на бал и приложишь все усилия, чтобы Левран обратил на тебя внимание. Потому что… в противном случае мы с матушкой окончательно убедимся в том, что ты своенравная, избалованная, неблагодарная и крайне эгоистичная особа, которая совершенно не думает о родителях!
И тут Бьянку накрыло волной совершенно неконтролируемой ярости.
Это она-то не думает о родителях? Да как же так? Неужели они… в самом деле именно такие, какими она их видит именно сейчас? Неужели так и не поняли, что она сделала только ради них?
– Я никуда не еду, – тихо сказала она.
Амалия Эверси закатила глаза и побледнела, граф бросился ее поддержать.
– Нет, ты посмотри, что творишь с матерью! – крикнул зло. – Амалия, душа моя… Давай я тебе помогу дойти до кушетки.
Но графиня потянулась к Бьянке, дотронулась до ее щеки – очень нежно, как никогда раньше – и прошептала:
– Милая… пожалуйста. Мы очень, очень просим тебя. Я прошу…
Особняк Ларно давно начал ветшать, на его боках строгого серого цвета краснели кирпичом пятна отвалившейся штукатурки. Если ехать из центральной части города, спускаясь при этом с горы в сторону моря, можно было увидеть, что над правым крылом провалилась крыша, и никто ее не чинит, потому что у семейства Ларно попросту нет на это средств.
Впрочем, некоторые стеснения в средствах испытывала и семья Эверси. Разница была лишь в том, что род Ларно обеднел на пару поколений раньше, а особняк Эверси был отремонтирован дедом Бьянки.
Одно было хорошо у Ларно: дом окружал старый яблоневый сад, пронизанный узкими, полузаросшими тропинками, украшенный старинными беседками. Весна была в самом разгаре, деревья стояли в цвету, прекрасные, словно невесты перед алтарем Всеблагого, и Бьянка, так долго просидевшая взаперти, не могла надышаться вкусным свежим воздухом.
Выглядывая из окна кареты, она с интересом наблюдала за жизнью, кипящей на улицах столицы. С некоторым сожалением отметила, что у ее платья безнадежно устарел фасон рукава и что богато одетые горожанки предпочитают вырез в виде буквы «V», а вовсе не квадратный, выставляющий напоказ грудь. В моду снова входили пышные веера и сапожки на высоком каблуке, а она была обута в старые атласные туфельки с изрядно стоптанными подметками.
«Для Ларно сойдет», – ухмыляясь, решила Бьянка.
Может быть, эти же подметки отпугнут от нее Шико-старшего, и тогда можно будет с чистой совестью отчитаться папеньке, мол, я старалась, а он и внимания не обратил.
Бьянка ехала на бал с безмятежной улыбкой на губах, но мысленно готовилась к битве, по масштабам сравнимой с Великим Эшвотским сражением, когда враждебные ависийцы были раз и навсегда изгнаны с островов Рехши.
Будут ли ее обсуждать? Конечно.
Попытаются ли вывалять в грязи и облить помоями? Вне всяких сомнений.
Бьянка, как никто другой, понимала, что женская компания безжалостна к слабым и еще более безжалостна к павшим сильным, и что легко на дне рождения Вериты Ларно ей не будет ни мгновения. Но с каждым новым глотком свежего, напитанного солнечным теплом воздуха в ней поднимала голову прежняя Бьянка Эверси, которая вполне могла, образно выражаясь, откусить положенный в рот палец и у которой хватило дурости натравить ручного механоида на жену верховного инквизитора. Потом, правда, ревела в подвалах инквизиции, а эта сволочь Аламар Нирс допрашивал ее так, словно она была незарегистрированным магом-менталистом и исподтишка командовала королевскими механоидами. Мало того, что женился на другой, так еще и издевался. И уже совсем невозможно было объяснить, что ей всего-то хотелось замуж, а потом стало очень обидно оттого, что предпочли не ее. Родители вон предпочли бы сына. А инквизитор Нирс предпочел Бьянке другую девушку. Сплошное невезение.