Каждый раз, когда в округе Кинг случалось убийство, на место преступления обязательно направляли кого-нибудь из наиболее опытных прокуроров – участвовать в проекте «Особо опасный преступник». Прокурор оставался приписанным к делу от начала и до конца расследования, чтобы детективы могли получить у него консультацию по любым юридическим вопросам, возникающим по ходу дела, – считалось, что так расследование будет более эффективным и открытым. Детективы постарше нередко раздражались из-за того, что прокурор болтается у них под ногами на месте преступления, но Трейси это никогда не мешало.
– Ты уже смотрел? – спросила она Кинса.
Тот кивнул.
– В данном случае картина стоит того, чтобы потратить тысячу слов на ее описание.
Трейси подошла к последней двери под узким навесом. Уильямс огородил красной лентой весь внутренний периметр, патрульный офицер стоял у входа и делал отметки в журнале посещений. Всякий, кто пересекал красную линию, должен был расписаться в журнале и подать письменное заявление. Начальникам нравилось делать вид, будто каждое расследование ведется на высоком профессиональном уровне, но вот заполнять бумажки они терпеть не могли.
– Вы – ответственный офицер? – спросила у него Трейси, делая запись в журнале.
– Да.
– Пожарные уже были?
– Уехали десять минут назад.
– Номер машины записали?
Офицер вытянул из журнала клочок бумажки. «Машина номер 24» – значилось на ней.
Теперь Трейси найдет их отчет и посмотрит, что там написано. Как ни смешно, пожарных всегда вызывали на убийство, в особенности в тех случаях, когда жертва была еще жива, а если нет, то им полагалось объявить о смерти. В большинстве случаев жертва была именно мертва, причем видно это было с первого взгляда, и все равно бравые огнеборцы каждый раз врывались на место преступления, топали везде своими сапожищами, разрушали хрупкие улики, втаптывали в землю стреляные гильзы, а иногда и двигали тело – все это приходилось учитывать потом, при восстановлении картины преступления.
Трейси бросила взгляд на стоянку, внешний периметр которой дежурный сержант уже оклеил полосатой черно-желтой лентой.
– Надо перетянуть лентой и въезд, – сказала она.
– Владелец будет возмущаться.
Но Трейси была не в духе.
– Арестуйте его, если будет мешать.
Офицер ушел.
– Что, тяжелая ночь выдалась? – спросил Кинс, глядя на нее.
– Скорее тяжелый месяц, – ответила она. – Да и дальше, чует мое сердце, легче не будет.
Она шагнула в комнату. Анжела Шрайбер лежала у изножья кровати, на боку, голая, связанная и противоестественно изогнутая: голова запрокинута, шея вытянута, глаза открыты. Затянутая скользящим узлом веревка тянулась вниз по спине, соединяя связанные запястья и лодыжки. Ноги были согнуты в коленях так, что пятки едва не касались ягодиц.
– Надо же, как он ее опутал, – сказал Кинс с порога, – прямо теленок на родео.
– Да, только телят на родео не убивают, Кинс, – ответила Трейси.
Кинс провел по волосам рукой и вздохнул:
– Точно. Только ковбоя нам и не хватало.
Зрачки Анжелы Шрайбер посерели, роговица замутилась. Петехии – крошечные красные точки от разрыва капилляров, вызванного сильным сжатием, – испещрили лицо и сами по себе могли бы свидетельствовать об удушении, даже если бы на шее жертвы не было петли. Как и Николь Хансен, Шрайбер, на взгляд Кроссуайт, было лет от двадцати до двадцати пяти. Привлекательная молодая женщина со светлыми волосами, собранными в «конский хвост», и миниатюрной фигуркой.
– Она так и лежала, на боку? – спросила Трейси у вернувшегося патрульного офицера. – Или ее перевернули пожарные?
– Так и лежала, – ответил тот.
Трейси опустилась на колено, чтобы внимательнее взглянуть на подошвы ног Шрайбер.
– А это что такое? Ожоги от сигареты?
Кинс шагнул ближе и сделал снимок на мобильный. Конечно, криминалисты все до последней соринки тут заснимут, но ему всегда нравилось иметь собственные фотографии. Бывает ведь, что камера фиксирует то, чего глаз не замечает.
– У Хансен я таких не помню.
– Потому что их не было, – сказала Трейси. Снова взглянула на петлю, на веревку, обвела глазами комнату – типичную для мотелей на этом отрезке улицы: двуспальная кровать под тонким покрывалом в цветочек, мебель из прессованных опилок и обои, желтые от табачного дыма, которым буквально пропитан здешний воздух. Однако никаких окурков или обгорелых спичек видно не было.