Мы подавленно молчали.
— Сестры Забини действительно не применяли никаких заклинаний. Они просто очень сильно напугали Санни. Вы появились вовремя, мистер Малфой. Часом позже мы не смогли бы ее спасти.
Я глубоко вдохнул, чувствуя, как пальцы Розы вцепились в мое запястье.
— Мы ее откачали, но она все еще очень плоха. Если не случится повторного приступа, можно надеяться, что к весне мисс Уинкль вернется в школу.
Мы дружно выдохнули.
— Вы ведь дружите с ней? Так вот, имейте в виду: любое потрясение, сильный стресс или испуг могут убить ее на месте. Я видела снимки ее сердца. Оно все в мелких рубцах от микроинфарктов. Следующего приступа мисс Уинкль может просто не выдержать. И раз вы так дружны, — Грейнджер многозначительно посмотрела на меня. — Берегите ее. Не оставляйте одну во избежание повторных инцидентов. Иначе Санни может не дожить до лета.
Грейнджер углубилась в изучение лежащего на ее столе пергамента, давая понять, что разговор окончен.
Мы сидели рядком на первой ступеньке лестницы в Восточной башне. Джеймс, Альбус, я, Роза и Хьюго. Слов не было.
Уже неделю мы, не сговариваясь, приходили сюда после ужина, усаживались именно в таком порядке и молчали. Ожидание — самая тягостная в мире вещь, я это понял тогда. Ожидание, помноженное на пять, убивает. Но мы почему-то не могли не приходить.
Каждый вечер, когда я добирался до башни, Поттеры уже были там. Я молча усаживался рядом с Алом, сжимая в кулаке стеклянный брелок. Потом приходила Роза, у которой были факультативы после ужина. Опускалась возле меня и вкладывала свою теплую узкую ладошку в мою руку. И это было правильно. Последним был Хьюго. До самого отбоя мы недвижно сидели, уставившись в темноту, потом все так же молча расползались по гостиным.
Конечно, школа была в курсе произошедшего с Санни. Конечно, переживали за нее не только мы впятером. В Большом зале, в коридорах и даже в классах висела серая тягостная тоска. Без Санни во всем замке стало уныло и пусто. Преподаватели, и те выглядели несколько подавленными, хотя прежде за бесконечные шалости и воинствующий пофигизм готовы были спустить с Санни шкуру.
На десятый вечер наших посиделок Поттеры притащили пиво.
На шестнадцатый вечер Роза, привычно переплетя пальцы с моими, с усталым вздохом склонила голову мне на плечо. И это было правильно.
Следующим вечером Хьюго принес собой планшет, карандаш, и принялся рисовать.
Отбой двадцатого дня я встретил, лежа на коленях у Розы. Она еле ощутимыми касаниями перебирала мои волосы, и это было правильно.
На двадцать первый день нас с Джеймсом исключили из наших квиддичных команд за систематические прогулы тренировок. Поттер и ухом не моргнул. А я как-то отстраненно подумал, настолько ли мой отец увлечен Грейнджер, чтобы оставить сей факт без внимания.
На двадцать второй день выяснил, что не настолько. Таких оглушительных вопиллеров с такими «изысканными» выражениями я еще никогда не получал.
На двадцать пятый день кто-то, судя по мелькнувшему зеленому шарфу, с моего факультета, заглянул к нам в башню. Был встречен пивной бутылкой, метко запущенной Алом. Убежал с матюгами, держась за лоб.
На двадцать девятый день мне показалось, что время остановилось, и цель нашей жизни — бесконечное горькое ожидание.
За все это время мы так и не сказали друг другу ни слова. В гостиной Хаффлпаффа ни один из нас в те дни не появлялся.
На тридцатый день мы, в нарушение сложившейся традиции, пришли в башню все вместе. Это была суббота.
Едва приблизившись к нашей ступеньке, я учуял… запах сигаретного дыма! На миг подумал, что свихнулся и огреб глюки. Схватив Розу за руку, я не разбирая дороги ринулся вверх по лестнице. Задыхаясь от быстрого бега, выскочил на площадку…
Санни повернулась ко мне, и ее улыбка в тот момент могла бы осветить весь Хогвартс.
— Что, не ждали? А я приперлась!
— Ну здравствуй, сестренка… — Шепнул я в ответ.
Кажется, Роза плакала.
В тот вечер мы с Санни впервые остались у камина вдвоем. Прочая публика на радостях так перепилась, что уже к трем часам ночи валялась в отрубе. Роза уснула еще до полуночи, трансфигурировав мою мантию в теплый плед.
— Все-таки ты совсем безголовая, — резюмирую я, наблюдая за полетом окурка в камин. — Не думала, что стоит поберечь здоровье? У тебя его и так не амбары.
— А смысел? — Санни ласково потерлась щекой о мое плечо. — Скорпи, я могу… в любую секунду, понимаешь? Никто не ведает своего часа, а я и подавно, но… Не хочу я тратить оставшиеся мне секунды на всякую чушь. Отказывать себе в удовольствиях, в радости, в друзьях… Знаешь, однажды я почти умерла. Клиническая смерть, всего несколько мгновений, но их хватило, чтобы оглянуться и понять: вся предыдущая жизнь была… тухлой какой-то. Жизнь на цыпочках, кругом одни «нельзя» — совершенно бессмысленные, потому что ничего не изменят. Жизнь в ошейнике: ни глотка кофе выше нормы, таблетки выпить ни минутой позже, по лестнице не подниматься, не бегать, не прыгать, не смеяться… Я ни разу в жизни даже в мячик не играла — «физические нагрузки категорически противопоказаны». Когда я очнулась, то решила, что больше так не будет. Жизнь — это великий дар и счастье. Мы не имеем права расходовать ее на всякую муру вроде диет, сомнительных обязанностей, никому не нужной мести… Посмотри, Скорпи, на что люди тратят жизнь. На ненависть, карьеру, деньги, славу, глупое самоутверждение… Все это не котируется там.
Санни усмехнулась, подцепила пальцем струну. Ее звон вплелся в треск пожираемых огнем поленьев в камине.
— Знаешь, как это здорово — проснуться утром? Всего лишь проснуться… Значит, еще один день есть, еще одна песня, еще можно радоваться. Представь — целый день счастья! Нельзя тратить время попусту, потому что однажды можешь уснуть навсегда. И у тебя не будет с собой ничего, чтобы осветить дорогу — ни любви, ни радости, ни счастья… одно разочарование и злоба на потерянную жизнь. Судьба — не черновик, заново не перепишешь. То, что сделано — сделано навсегда.
Мне нечего было сказать. Я не умирал. И не благодарил каждое утро Мерлина за то, что проснулся.
Санни вытащила сигарету, прикурила от палочки. Затянулась глубоко, с наслаждением.
— Основатели Хогвартса решили разделить школу на факультеты. Устроили собрание, на которое почему-то не явилась Хельга Хаффлпафф. Гриффиндор снял Шляпу с головы и говорит: «Я буду принимать самых храбрых, верящих в справедливость, готовых отдать жизнь за правое дело или за любовь!»
Слизерин: «Я буду принимать чистокровных, для которых имя волшебника превыше всего. К тому же они должны быть хитрыми и изворотливыми. И общую гостиную со спальнями хочу сделать в подземелье!» Рэйвенкло: «Я буду принимать только самых умных, которые уже к первому курсу будут знать наизусть 15 иностранных языков и все 25 томов магической Энциклопедии». Шляпа: «В общем, ясно. Дураки — к Годрику, хиляки — к Салазару, ботаники — к Ровене. А Хельге я потом передам, что все нормальные люди к ней».
Я расхохотался. Эти анекдоты — про Основателей, про Вольдеморта, про наших профессоров, про Министерство и про все на свете Санни пачками сочиняла на ходу. Выдавала их не всегда к месту, но всегда очень смешно.