Тропами историй «детства и юности» можно считать роман воспитания, картины потерянного рая и прозрения о призвании, к которым обращаются некоторые писательницы. Автора автобиографии, который использует эти классические паттерны, можно заподозрить в том, что она адаптирует свой опыт к выбранной модели, а не описывает его, как он есть. Есть ли похожие тропы в историях «только детства»? Не в том же виде. Вместо этого мы видим, как вокруг нескольких общих выводов накапливается огромное количество доказательств. Что вытекает из всех автобиографий детства в целом, их общий знаменатель — это то, что дети живут в другом мире, чем взрослые. У детей другое чувство реальности, другие приоритеты и другое ощущение времени. Им не хватает фиксированного самоощущения. Они не понимают мир взрослых и лишь постепенно и болезненно учатся соответствовать различным — в основном непредсказуемым — правилам взрослого мира. И наоборот, взрослые регулярно не понимают вещей, которые действительно важны для детей — например, как важно одеваться, как остальные сверстники. Все это так правдоподобно и подтверждается таким количеством разных и независимых доказательств, что совершенно маловероятно, чтобы авторы писали не по собственному опыту.
В 1970‑х годах женская автобиография детства пережила бум. Последние три десятилетия XX века ознаменовались взрывом публикации женских автобиографий детства. Повсеместной стала феминистская перспектива — не важно, признает ее автор или нет. То же случилось в свое время с влиянием психоанализа: поддерживали писательницы его доктрины или нет, но психоанализ оказывал влияние на их произведения. Выросла откровенность, особенно в вопросах, касающихся сексуальности. Общей темой для большинства произведений остались отношения между матерью и дочерью — смягченные ли влиянием феминизма или проблематизированные и неоднозначные. Кроме того, появились новые общие тенденции. К ним относятся: автобиографии, протагонистки которых чувствуют себя членами социального класса, этнической или другой группы, новаторские литературные эксперименты, отражающие постструктуралистский скептицизм к автобиографическому письму и идентичности, а также произведения, в которых точка зрения ребенка используется для политического высказывания. Автобиография группы, которую в конце 1960‑х годов мы видели у Энн Муди и Майи Анджелу, стала широко распространенной. Например, Максин Хонг Кингстон в книге The Woman Warrior (1976) выступает как китайско-американский ребенок иммигрантов из Китая, и это произведение вдохновило другие автобиографии такого типа. Автобиографии детства, пришедшегося на период нацизма и холокоста, в которых авторы рассматривают свой опыт, как показательный для немцев или евреев этого поколения, стали распространенными в 1970–1980‑х годах. Один из ранних примеров — реконструкция Кристы Вольф Patterns of Childhood (1976), которую автор представляет как историю о том, как вымышленная немецкая девочка Нелли Джордан была втянута в нацистскую идеологию.
Что касается литературных экспериментов, можно выделить блестящий эксперимент Максин Хонг Кингстон: в The Woman Warrior она представляет не свое детское «я», а противоречивые истории, которыми бомбардировали ее как американку китайского происхождения. Натали Саррот в Childhood [ «Детство»] (1983) опубликовала собственный tour de force, представив свои детские воспоминания в виде диалогов с собеседником: воспоминания всплывают в ее сознании как бы случайно, даже когда изначально скептически настроенный собеседник противоречит ей своими аргументированными комментариями. Наконец, в 1980‑е к жанру автобиографии детства стали обращаться женщины всего мира по разнообразным, не всегда строго автобиографическим причинам. Такие писательницы, как марокканка Фатима Мернисси в Dreams of Trespass (1994), иранка Маржане Сатрапи в Persepolis (2000–2003) и Embroideries (2003) и индианка Арундати Рой в романе The God of Small Things (1997) используют детскую перспективу в качестве инструмента, фильтра, с помощью которого они могут осветить среду, в которой выросли. Цель — политическая: суть в том, чтобы показать, как запутанна ситуация, какой выглядит жизнь в той или иной культуре через наивный взгляд ребенка.