Далее она говорит, что девочек отправляют на континент в качестве гувернанток и учителей, неэффективных и неграмотных, без образования, «неспособных обращаться с иглой или приготовить яйцо, без самых элементарных представлений о порядке и личной гигиене, некомпетентных, невнятных и небрежных»64. Их родители требуют, чтобы они посылали деньги домой.
Линч рассказывает историю энергично и страстно. Рассказчица не только проницательна, но откровенна и остроумна. Она не жалеет презрения, осуждая обстоятельства, превратившие ее-ребенка в мученицу. Интенсивность ее страстей, оригинальность и качество выводов, а также ее рассуждения о памяти, как правило, убеждают читателя в том, что это правдивая история. Ибо какой беллетрист смог бы придумать такие чувства, состряпать такие озарения и поставить под сомнения собственные воспоминания, чтобы создать вымышленного персонажа? Детализация и внимание к персонажам, лишь косвенно участвующим в жизни рассказчицы (например, потенциальному ухажеру ее сестры), также придают истории правдоподобность.
Тем не менее героиня, очевидно, искусная рассказчица, чьи уловки позволяют предположить, что она не брала на себя твердое обязательство следовать фактам. Она выбирает не только драматичные и травмирующие эпизоды, но и те, которые ей кажутся необычными или забавными. Рассказчица обладает отличным чувством юмора. Она не рассудительный историк, а ритор, использующий все возможные средства. Она сочетает остроумие, иронию, страсть, чувство драмы и легкость обращения с языком. В книге содержится много диалогов. Диалог почти невозможно помнить дословно на протяжении многих лет, и он является признаком романа, а не автобиографии. Она приводит «аутентичную» и «цензурированную» версии своего письма домой из монастырской школы. Маловероятно, чтобы взрослая писательница могла иметь оба в своем распоряжении. Существует часто используемый стилистический прием обращения к читателям («представьте, если можете…», «Я предоставляю вашему воображению…»). Она художественно обыгрывает свое второе драматическое превращение: из «крошечного невнятного задумчивого ирландского существа» в «бурную авантюристку… прославленную отступницу»65 в Англии.
Метаморфоза из несчастной мученицы в решительную бунтарку сама по себе правдоподобна, но стилизация и преувеличенная артикуляция, с которой Линч подчеркивает перемену, характерны для романов. Вот, например, в начале: «Запуганное и страдающее дитя Ирландии на саксонских берегах сразу обнаружило в себе ирландского мятежника, инстинктивного врага закона и порядка». В той же главе: «С приездом в Листерби заканчивается мое терпеливое мученичество. Здесь я стала активной и гадкой маленькой злодейкой, недоброй и плохо управляемой, созданной из одной из самых нежных и чувствительных натур»66. И в заключительном абзаце этой главы:
Маленькая Анжела из Килдэра и Дублина, над горестями которой я заставила поплакать сочувствующего читателя, была фигурой бледной и жалкой. Но Анжела Листербийская могла постоять за себя — даже больше, чем за себя, потому что она боролась за других, как за себя, и в ответ причиняла (хоть и ценой больших неприятностей) столько же боли и страданий, сколько причиняли ей.
Гораздо позже:
Причудливая маленькая дурочка из Килдэра, над которой каждый издевался по своему вкусу, превратилась в худого, тонкого и решительного дьяволенка, готового ответить ударом на любой удар, каждую несправедливость страстным бунтом67.
Кроме того, Линч тщательно ставит драматические сцены, как, например, возбужденное и хаотическое поведение ее братьев и сестер, когда ее сажают на корабль в Англию, или восторг детей, когда в ее школу-интернат привозят рождественские корзины, или подготовка к первой исповеди, которая заканчивается ее падением в исповедальне*.
Таким образом, «Автобиография ребенка» выглядит как смесь вымысла и реальной истории. После появления автобиографического жанра подобное смешение нередко используют как прием для стилизации художественных произведений. Хороший пример — роман в форме дневника. Но это же справедливо для всех формально подражательных форм романов XVIII века, таких как романы в письмах и романы-воспоминания. «Джейн Эйр»68 — один из ранних примеров подражания автобиографии*. И наоборот, авторы реальных автобиографий используют художественные приемы. Учитывая такое слияние, непродуктивно пытаться по стилю отличить факты от вымысла в автобиографических повествованиях.
Пенни Браун упоминает и другие примеры беллетризации, например описание искалеченного брата Анжелы Стиви «частично основывается на литературных стереотипах об умирающих детях», в то время как образ несчастной — самой Анжелы — «испытывает явное влияние романтической и сентиментальной литературы» (
По словам Петерсон, существовало множество «автобиографических» типов, которые могли бы послужить Бронте моделями. Она утверждает, что Бронте первоначально опирается на традицию духовной автобиографии, но позже косвенно — через миссионерские устремления двоюродного брата и поклонника Джейн Сент-Джона Риверса — обращается к модели женских миссионерских мемуаров, которые начали появляться в 1830–1840‑х годах (