На более позднем этапе повествования Жип много рассказывает о своей семье, включая развод ее родителей, когда ей был один год. Тем не менее первоначально она придерживается собственных воспоминаний о детстве и изо всех сил старается изобразить события именно так, как она их воспринимала тогда. Важный поворотный момент произошел, когда ей было два с половиной — три года: ее перевезли из Бретани в Нанси (Лотарингия), где располагался довольно большой гарнизон, там жили ее родственники (мать и бабушка и дедушка по материнской линии) и там она провела последующие детские годы. Первые воспоминания касаются старой бретонской няньки и другой няньки, которая сопровождала ее в Лотарингию. Жип пытается передать ощущение неясности ее детских воспоминаний и свое детское видение мира. Так, она пишет, что ее поместили в «коробку», после этого она обнаружила рядом человека с белокурыми усами и даму с красивыми руками (ее бабушка и дедушка), персону, настаивавшую на том, чтобы ее называли petite mere [мамулечка] вместо maman, а также ее представили милой Жанетте — ее новой горничной. Попытка автора сохранить точку зрения ребенка странно сочетается с ее склонностью писать диалоги. И хотя передача воспоминаний в виде диалогов не выглядит достаточно правдоподобной, Жип тем не менее преподносит их таким образом, что они становятся инструментом, позволяющим сохранить смысл таким, каким его запомнил ребенок. Так, в своих репликах Жип воспроизводит детскую манеру говорить, пропуская слоги.
Другой стилистический прием Жип — активное использование настоящего времени. В свои три года Сибилла еще не умела разговаривать, но у нее есть воспоминания и до трехлетнего возраста, из чего становится ясно, что она уже усвоила язык — бретонский. Она могла бы говорить, но предпочитала этого не делать. Теория рассказчицы заключается в том, что она смутно догадывалась, что начать говорить означало приподнять завесу между ней и другими. Таким образом, она представляет себя настороженной и закрытой с раннего возраста. Когда ее привозят в Нанси, Bonne maman (по-видимому, ее прабабушка) буквально заставляет ее говорить. Под ударами девочка, к ужасу своей семьи, кричит по-бретонски. Эта сцена олицетворяет основной конфликт в ее воспитании, конфликт между ее собственными наклонностями и ожиданиями окружающих. Что касается языка, она долгое время сохраняла амбивалентность по отношению к первому языку и французскому, на котором она должна была говорить, по мнению окружающих.
Обе линии семьи Жип — аристократы, она даже наследует знаменитую фамилию (Мирабо). Эти факторы сделали ее детство во многих отношениях необычным. Начать с того, что ее семья хотела, чтобы она родилась мальчиком. Они были разочарованы тем, что прославленная фамилия Мирабо прервется на ней. Это разочарование разделяли обе семьи — и матери, и отца. В основном она знала о нем от деда, полковника-роялиста, ее любимого родственника, постоянного спутника и первого учителя, и безусловно человека, который взял на себя ее воспитание, согласно соглашению о разводе ее родителей. Этот человек, которого она так любит и которым так восхищается, дает ей для игры оловянных солдатиков, так что неудивительно, что ее детские вкусы и устремления уходят в военную сферу. Но дедушка с разочарованием уверяет ее, что, как бы она того ни хотела, маленькие девочки не ходят на войну. Жип всегда яростно отрицает какие-либо феминистские убеждения, но она передает читателю чувство неполноценности, которое ей привили, потому что она родилась дочерью, а не сыном. Она слышала, как говорили снова и снова, как плохо, что она не мальчик.
Единственный ребенок, до десяти лет она живет без друзей. Так хочет ее семья. Она проводит много времени, играя между четырьмя зеркалами, умножающими ее. Но зеркала опасны для девочки. Взрослые говорят в ее присутствии, что она некрасива, и вообще похожа на лягушку, и она тщательно изучает, критикует и не любит свой образ в этих зеркалах. Тем не менее она яростно сопротивляется женским ритуалам: девочка страдает от своих тяжелых завитых волос, пока сочувствующий кузен не отстриг их для нее, и она бунтует, когда ей хотят проколоть уши.
Жип быстро доводит повествование до десятилетнего возраста, после чего ее рассказ становится больше похожим на мемуары. Все чаще она описывает встречи с другими людьми и их самих. На контрасте с ее интерпретациями ранних воспоминаний эти описания не пытаются сохранить перспективу ребенка. Как и в случае Луизы Вайс, обтекаемое название «Воспоминания» вмещает и мемуары, и сосредоточенность на себе. Хотя в случае Жип эти части следуют одна за другой. Более трех четвертей 605-страничного двухтомника посвящены ее жизни в возрасте от десяти до четырнадцати лет. Она начинает рассказ с первого причастия, когда ей было почти десять, и завершает двумя контрастными эпизодами, имевшими место после ее четырнадцатилетия. В первом они с сообщником поливают прохожих водой из окна (проделка, свидетельствующая о том, что она еще ребенок). Во втором незнакомый военный подходит к ней на улице и приглашает на ужин (что демонстрирует, что она уже не выглядит ребенком).