Помимо того, что Лухан строит свой рассказ таким образом, чтобы изобразить себя бунтаркой в удушающей пустоте американского общества того времени, она ведет повествование как бы с высоты авторитета, выражая проницательные, последовательные и часто оригинальные мнения на различные темы. Ее представления о вещном мире достойны Райнера Марии Рильке или Вальтера Беньямина. В книге содержится множество описаний интерьеров и предметов, многие из них имеют отрицательный характер: Лухан пренебрежительно описывает богатые дома, убранство которых лишено «реальности». Она противопоставляет их вещам, обладающим «аурой»30 — термин, знакомый нам по работам Беньямина*. Лухан неоднократно прерывает повествование своими рассуждениями о детях, некоторые из них весьма удивляют. «Дети всегда знают, реальны вещи или нет»31; «Нынче дети очень рациональны в свои первые годы»32; «После десяти лет никогда больше и ничего не имеет такого замечательного и ужасного значения, как в детстве»33; «Дети инстинктивно знают все это»34; «Для ребенка быть в постели со взрослым человеком — это событие — у него всегда есть свой цвет или ощущение, высокая или низкая вибрация»35; «Это быстрое, предательское умение юности принимать сторону, любую сторону!»36. Об отношениях между матерью и дочерью:
В те дни внимание уделялось лишь внешней стороне жизни. Люди, особенно дети и родители, никогда не говорили друг с другом и даже не думали о своих сердцах и душах… Моя мать, естественно, не была близка с бабушкой Кук. Они не откровенничали ни о пище, одежде и домах, ни о делах сердечных. Все это осталось непроговоренным между ними, и в свою очередь и между моей матерью и мною. Пример так силен! Если бы только мать когда-то была собой, слушала свое сердце и разорвала цепь, которая удерживала ее в прошлом и заставляла всячески подражать собственной матери!37
Лухан позиционирует себя как человека, обладающего незаурядным пониманием человеческой психологии. Она пишет, что люди всегда отмечали ее способность входить в положение и понимать чувства окружающих: «Люди всегда были благодарны мне за умение с детства ставить себя на их место, чувствовать, не зная причин, многочисленные колебания человеческой психики»38. Это наблюдение, безусловно, подтверждает ее автобиография детства: она правильно определила свой великий дар. В книге содержится огромная коллекция необычайных портретов, которые свидетельствуют о таланте Лухан понять причину чьей-то боли и посочувствовать этому человеку. Она говорит, что ее обвиняли в том, что она не «серьезна», потому что она не занималась школьными делами. Лухан пишет:
Прямо здесь я раз и навсегда скажу, чем я всегда была — серьезной до безумия, серьезной до отказа от всего другого, серьезной, сосредоточенной и поглощенной жизнью, людьми, всем опытом39.
Наконец, Лухан косвенно обосновывает необычайно исповедальный и нескромный характер ее автобиографии, настаивая на том, что всегда много говорила о себе и была нескромной. Она прослеживает свою склонность делиться секретами в игре под названием «Правда», в которую они с друзьями играли, раскрывая друг другу свои тайны. Еще раньше ей, по-видимому, была «привита любопытная мораль или болезнь исповеди»40. Например, она признается, что в возрасте семи-восьми лет разбила чужую куклу, наполнив ее водой, чтобы та «пописала», и ее наказывают за это. Она письменно признается учительнице, что за спиной называла ее жирафом, и за это ее тоже наказывают. Вот как она описывает учительницу: «Будто все годы подавленного отвращения к школам, к девочкам, к жизни, какой она ее знала, протиснулись в слишком узкие щели ее души и ускользнули, чтобы найти новую гавань во мне»41. Тогда же она чувствует, что ее зарождающаяся потребность в искренности и открытости была уничтожена. Тем не менее она искренне верит, что секреты просто невозможно хранить, что люди, которые думают, что они скрыты от наблюдения, обманывают себя: «В мире нет тайн. Чем раньше все это узнают и признают, тем лучше»42.
Аура — одно из главных понятий в эстетической теории Вальтера Беньямина, заимствованное им из мистики. Впервые фигурирует в «Краткой истории фотографии» (1931), окончательно же развито в эссе «Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости» (1936). Аура — это то, что делает объект особенным в ряду других, выделяет его в системе субъективной оценки наблюдателя. —