Старки рассказывает трогательную историю о том, как она верила, что на Пасху ей вручат подарок мечты, и в течение шести месяцев жила этой верой. Когда этого не случилось и она поняла, что гувернантка ее издевательски обманула, это заставило ее задуматься даже о самоубийстве. Она пишет об этом страшном периоде владычества гувернантки:
Я уже не помню, какой я была в том возрасте. Я могу вспомнить лишь отчаяние и горечь в сердце, которую испытывала. Я могу вспомнить ощущение полного одиночества, когда никто не защищает и не сочувствует тебе. Я могу вспомнить слезы, которые я пыталась по ночам заглушить подушкой, чтобы Мюриэль, чья кровать стояла поблизости, не услышала меня. Я могу вспомнить, как я хотела умереть. Я думаю, что отчаяние, которое я испытала за те годы, было больше, чем все то, что я испытала в своей дальнейшей жизни34.
Ей и в голову не приходило, что на гувернантку можно пожаловаться отцу или матери. Завершая описание жизни, Старки говорит, что одной из немногих радостей для нее было чтение. Ее первым желанием, которое она помнит, было научиться читать. Ей нравились сказки, особенно сказки про фей и «1001 ночь». Как и Элеонора Фарджон, вскоре она уже жила в мире сказок больше, чем в реальном. Она оставалась ребенком, который любил читать, портя собственное зрение, читая при тусклом освещении или даже лунном свете ночью, когда ей запретили читать (очередное наказание). Старки показывает, что ее детство было несчастным, и ей трудно не сочувствовать. Как рассказчица, она создает впечатление пылкой честности, и это легко оправдывает ее неучтивые отзывы о родственниках. Старки доводит искренность до высот, которые будут достигнуты, но не превзойдены в последующие 25 лет.
Воспоминания
Как и Энид Старки, Мюриэль Сент-Клэр Бирн была выпускницей Сомервилль-колледжа в Оксфорде, хотя ее специализацией был английский язык. В колледже она пересекалась со Старки (когда Старки училась на бакалавриате, Бирн писала магистерскую). Позже она занимала различные академические должности в качестве лектора, написала и отредактировала несколько книг об Англии XVI века. Ее книга «Обычный ребенок: довольно правдивая история» (1942) продолжает традицию психологической автобиографии детства. Бирн пытается воссоздать восприятие, идеи и точку зрения ребенка. Тон авторских комментариев — серьезный и аналитический. В книге очень мало информации об именах, местах и датах, но те, что указаны, соответствуют известным фактам о жизни Бирн. Автор не называет своего имени, но иногда она именует себя «Тоби» — прозвище, которое дал ей дедушка. Ливерпуль не назван, но в повествовании появляется его театр «Эмпайр». Эта книга предлагает самое тщательное, оригинальное и — с точки зрения сегодняшнего читателя — пророческое исследование памяти.
Бирн можно назвать Марселем Прустом в юбке. Весь материал в книге — как результат работы памяти. Бирн рассматривает период с самых ранних воспоминаний в возрасте примерно трех лет до четырнадцати-пятнадцати, когда она поступила в местную школу. Идеи Бирн о памяти согласуются с верой Пруста в способность разума возвращаться в прошлое. Ее идеи перекликаются с мыслями французского автора, но не полностью совпадают. Как и Пруст, она различает два вида памяти, один из которых бесполезен, а другой — бесценен. Но вместо его «произвольной» и «непроизвольной памяти» она различает память, на которую оказали влияние рассказы других людей, и ту, что она называет «чувственным видением» или непредубежденным воспроизведением сцен прошлого35. Она пишет:
Трудно вернуть ощущения. Поток памяти в ее неторопливом течении так легко заилить коварным влиянием чужих мыслей. Но ощущения мгновенны и пронзительны, и когда они проявлялись, вода кристально чистая, опыт виден и ощущается, а не вспоминается, эти моменты вне времени. У истоков памяти ручей беспокойный, с густым осадком чужих воспоминаний. Я помню многое, но я ничего не вижу36.
35