— Слишком много длинных слов?
Она продолжала молча на него смотреть.
— Ты читаешь, не листая страниц?
На это она фыркнула и перевернула страницу.
— Это на английском или на греческом?
— Я вас не понимаю.
— Если текст на греческом, то это объясняет твою скорость… или отсутствие оной.
— Я умею читать по-гречески.
— Достижение, заслуживающее внимания.
Миранда так крепко сжимала книгу, что побелели костяшки пальцев.
— Благодарю вас, — сердито сказала она.
Но он не отступал.
— Необычно, не так ли?
Миранда решила на этот раз не отвечать.
— Оливия не умеет читать на греческом, — заметил он, чтобы продолжить разговор.
— У нее нет отца, единственное занятие которого — читать именно на этом языке, — сказала Миранда, не глядя на Тернера.
Она пыталась сосредоточиться на верхних строчках следующей страницы, но смысла в этом не было, поскольку она не закончила чтения предыдущей. Делая вид, что увлечена, Миранда постукивала пальцем в перчатке по книге. Как вернуться к предыдущей странице, чтобы этого не заметил Тернер? Хотя зачем? Она сомневалась что поймет хоть что-нибудь, когда он смотрит на нее из-под опущенных ресниц. Миранду бросало то в жар, то в холод.
— У тебя, однако, любопытный дар.
Она поджала губы и подняла на него глаза.
— Какой же?
— Умение читать, глядя в одну точку.
Прежде чем ответить, Миранда сосчитала до трех.
— Некоторым не надо при этом шевелить губами.
Она впилась ногтями в подушку сиденья. Один, два, три. Надо продолжать считать. Четыре, пять, шесть. Если она хочет сохранить самообладание, то придется дойти до пятидесяти.
Тернер увидел, что девушка едва заметно и ритмично кивает головой. Его разобрало любопытство.
— Что ты делаешь?
Восемнадцать, девятнадцать…
— Что?
— Я задал вопрос.
Двадцать.
— Тернер, вы становитесь крайне надоедливым.
— Я упорный. — Он усмехнулся. — Я-то думал, что ты более других способна оценить это качество. Итак, что с тобой происходит? У тебя голова как-то странно дергается.
— Если желаете знать, — язвительно произнесла она, — я считала в уме, чтобы не выйти из себя.
— Страшно представить, что ты могла бы мне сказать, если бы не увлеклась этим занятием.
— Я теряю терпение.
— Не может быть!
Девушка взяла книгу и попыталась продолжить чтение.
— Миранда, хватит терзать бедную книжку. Мы же оба знаем, что ты притворяешься.
— Не могли бы вы оставить меня в покое? — не сдержавшись, взорвалась она.
— И до какого числа ты добралась?
— Что?
— Ты ведь сказала, что считаешь, чтобы не оскорбить мои нежные чувства вспышкой гнева.
— Не знаю. Двадцать, тридцать… Запамятовала. Я остановилась на вашем четвертом оскорблении.
— И досчитала до тридцати? Не лги мне, Миранда. Не думаю, что ты вообще на меня разозлилась.
— Я…
— Ты на меня не сердишься, ведь правда?
— Ах так!
Она швырнула в него книгой и угодила и голову.
— Ох!
— Прекратите дурачиться.
— А ты не будь тираном.
— Вы же меня подстрекаете!
— Да я само смирение.
— Пожалуйста, Тернер.
— Ну хорошо. — Он потер ушибленную голову. — Я тебя действительно провоцирую. Но ты ведь не обращала на меня внимания.
— Простите, но мне кажется, что вы именно этого и добивались.
— С чего ты взяла? Что тебе взбрело в голову?
Миранда от неожиданности открыла рот.
— Вы не в себе? Вы две недели избегали меня, как чуму. Вы даже не посещали собственную мать, лишь бы не видеться со мной.
— Но сейчас все изменилось.
— Сообщите это своей маме.
Тернер скорчил гримасу.
— Миранда, я хотел бы, чтобы мы были друзьями.
Есть ли в английском языке более жестокие слова? Она удрученно покачала головой:
— Это невозможно.
— Почему?
— Нельзя получить и то и другое. — Миранда изо всех сил старалась, чтобы голос не дрожал. — Вы целуете меня, а потом говорите, что хотите, чтобы мы оставались только друзьями. Вы унижаете меня, как это было на балу у Уортингтонов., а потом заявляете, что я вам нравлюсь.
— Давай забудем о том, что произошло, — мягко произнес он. — Мы должны оставить это в прошлом — если не ради нашей дружбы, то ради моей семьи.
— А вы сможете? Сумеете на самом деле забыть? Я лично — нет.
— Но ведь ты постараешься.
— У меня нет вашего опыта, Тернер. — И с горечью она добавила — Или, возможно, я не столь легко ко всему отношусь.
— Миранда, это не так. Я просто разумный человек. Кому-то из нас нужно им быть.
Она не знала, что ему сказать. Как хотелось придумать какой-нибудь едкий ответ, который сразил бы его наповал, лишил дара речи!
Но вместо этого злые, постыдные слезы жгли глаза, мешая смерить его уничтожающим взглядом. Она отвернулась и стала считать дома за окном. Ей хотелось оказаться где угодно, но только не здесь.
И быть другой.
Но самое ужасное то, что Миранда никогда не стремилась как-то измениться. Так было всю жизнь. И это при том, что ее лучшая подруга была красивее ее, богаче и имела светские связи. Ну и на здоровье! Ей было чуждо чувство зависти.
Тернер совершал в своей жизни такие поступки, которыми не гордился. Он много пил, играл на деньги в долг. Однажды загнал лошадь, и ему было наплевать, что бедная кобыла после этого хромала целую неделю.
Но никогда он не чувствовал себя таким низким человеком, как теперь, когда смотрел на профиль Миранды, устремленный в окно. В противоположную от него сторону.
Он долго молчал. Они выехали из Лондона, миновали пригород, где дома попадались все реже, и наконец очутились на сельской дороге, бегущей среди полей.
Миранда ни разу на него не взглянула.
В конце концов, будучи не в состоянии вынести еще один час молчания и размышлять о том, что бы это значило, он тихо сказал:
— Миранда, я не хотел тебя обидеть, но я знаю, когда чего-то не следует делать. А флиртовать и развлекаться с тобой — это с моей стороны недостойно.
Она не обернулась, но он услышал, как она спросила:
— Почему?
— О чем ты думаешь? Тебе что, безразлична твоя репутация? Если просочится хоть слово о нас, ты погублена.
— Или вам придется на мне жениться, — с насмешкой в голосе тихо произнесла она.
— Подобного намерения у меня нет. И тебе это известно.
Тернер мысленно выругался. Господи, как же неловко получилось.
— Я вообще не хочу ни на ком жениться, — исправился он. — И это тоже для тебя не секрет.
Миранда приникла к окну.
— Я многое собиралась вам сказать. Но вы не поймете… да и слушать не захотите, — презрительно произнесла она.
— О, пожалуйста, оставь этот тон! Раздражительность тебе не идет.
Она резко повернулась к нему:
— А как мне надлежит себя вести? Объясните, что я, по-вашему, должна чувствовать?
Тернер усмехнулся:
— Может, благодарность?
— За что же это?!
Он сидел с высокомерным видом.
— Ты же знаешь, что я легко мог тебя соблазнить, но не сделал этого.
Миранда чуть не задохнулась от негодования, а когда заговорила, то ее голос прозвучал безжизненно.
— Тернер, вы отвратительны.
— Я всего лишь говорю тебе правду. А ты знаешь, почему я не пошел дальше? Почему не стянул с тебя рубашку, не опрокинул навзничь и не овладел тобой прямо там, на диване?
У Миранды расширились глаза, и она шумно выдохнула. Он понимал, что груб — это так, но он не может не сказать ей все, потому что, черт возьми, она обязана это понять. Понять, кто он на самом деле, на что способен… и на что не способен.
А она… Тернер поступил с ней честно, а она не испытывает никакой признательности.
— Вот что я тебе скажу, — процедил он сквозь зубы. — Я тогда остановился исключительно из-за, уважения, к тебе. И было еще кое-что…