— Безусловно, там у тебя девочка. Это очевидно.
— Уж не собираешься ли ты открыть курсы по предсказаниям для повитух?
Он поднял брови.
— Следи за тем, что говоришь, жена.
Миранда шутливо закатила глаза и протянула ему конверт:
— Я сегодня получила письмо от твоей мамы. Думаю, тебе будет интересно.
Тернер взял письмо из ее рук и стал читать, расхаживая по комнате. Он долго не сообщал семье о своем браке, но после двух месяцев молчания Миранда убедила его, что продолжать в том же духе просто неприлично. Как и следовало ожидать, все были потрясены (за исключением Оливии, которая немного представляла себе, что происходит) и немедленно отправились в Роуздейл. Мать без конца повторяла: «Я и помыслить не могла…», а Уинстон повесил нос, но, в общем и целом, Миранда спокойно перешла из семьи Чивер в семью Бевелсток — ведь она и раньше фактически была ее частью.
— У Уинстона небольшие неприятности в Оксфорде, — сказал Тернер, пробегая глазами материнское письмо.
— Могу себе представить, — заметила Миранда.
Он с удивлением посмотрел на нее:
— Что ты имеешь в виду?
— Не думай, что я не слышала о твоих университетских подвигах.
Он усмехнулся:
— С тех пор я очень повзрослел.
— Хочется надеяться.
Тернер подошел к ней, чмокнул в нос, а затем в живот.
— Как бы мне хотелось посетить Оксфорд! — сказала Миранда. — С каким удовольствием я послушала бы все эти лекции!
— Все не надо. Поверь мне — некоторые просто кошмарные.
— Все равно. Это мое искреннее желание.
Он пожал плечами:
— Может, ты и права, ведь по интеллекту превосходишь большинство мужчин, которых я знаю.
— После того как я провела почти целый сезон в Лондоне, могу сказать, что не так уж трудно быть умнее многих светских лоботрясов.
— Надеюсь, ты говоришь не о присутствующих.
— Разумеется.
Она с улыбкой склонила голову.
Тернер вернулся к столу. Что он любил больше всего в браке с Мирандой, так это их частые разговоры. Он сел и взял в руки документ, который внимательно изучал до ее прихода.
— Кажется, придется поехать в Лондон.
— Сейчас? Неужели не все еще разъехались и кто-то остался?
— Почти никого. Сессия парламента еще не началась, а большинство высшего света — в загородных домах. Но мой хороший друг сейчас в Лондоне, и ему необходимо помочь в одной сделке.
— Мне поехать с тобой?
— Я бы очень хотел, но в твоем положении лучше воздержаться от путешествия.
— Я себя прекрасно чувствую.
— Охотно верю, но рисковать неразумно. И… — он прокашлялся, — ты стала довольно громоздкой.
Миранда поморщилась:
— Интересно, что еще ты мог бы сказать, чтобы я почувствовала себя совсем непривлекательной?
Тернер наклонился к ней и поцеловал в щеку.
— Ты все равно лучше всех. Не волнуйся, дорогая, я уеду ненадолго. Думаю, на две недели, не больше.
— На целых две недели? — расстроилась Миранда.
— Четыре дня по меньшей мере уйдет на дорогу, а дороги из-за дождей размыты.
— Я буду скучать.
Он на секунду задержался с ответом.
— Я тоже.
Миранда вздохнула, печально и еле слышно, но его больно кольнуло в сердце. Правда, ее настроение тут же изменилось и она по-деловому заявила:
— Мне будет чем заняться. Я бы хотела заново обставить гостиную в западном крыле — обивка на мебели совершенно выцвела. Приглашу погостить Оливию — она очень хорошо в этом разбирается.
Тернер улыбнулся. Ему доставляло огромную радость видеть, что жена начинает любить его дом так же сильно, как и он.
— Я полностью тебе доверяю. И Оливия не нужна.
— Но пока ты в отъезде, мне с ней веселее.
— Тогда, конечно, пусть приезжает. — Он бросил взгляд на часы. — Ты голодна? Уже полдень.
Миранда рассеянно погладила живот.
— Не очень, но, пожалуй, перекушу.
— Ты должна хорошо питаться, — строго сказал он. — Теперь ты ешь не только для себя.
Она грустно посмотрела на свой выпирающий живот:
— Я знаю, поверь мне.
Тернер встал и направился к двери.
— Я сбегаю на кухню и что-нибудь принесу.
— Ты можешь позвать горничную.
— Нет-нет, так будет быстрее.
Она хотела возразить, но муж уже выбежал за дверь. Миранда улыбнулась и устроилась поудобнее, поджав под себя ноги. Нельзя сомневаться в том, что Тернер беспокоится за нее и за ребенка. Стоит только видеть, как он взбивает подушки, прежде чем она взгромоздится на постель, как следит затем, чтобы ее еда была здоровой и питательной, а особенно — как каждый вечер он прикладывает ухо к ее животу, чтобы услышать движения ребенка.
— Мне кажется, малышка брыкается! — взволнованно объявлял он.
— Это, вероятно, отрыжка, — как-то пошутила Миранда.
Но Тернер полностью утратил чувство юмора и с тревогой в глазах спросил:
— Разве там они могут отрыгивать?
Она снисходительно засмеялась:
— Право, не знаю.
— Значит, я должен спросить у врача.
Миранда взяла его за руку и потянула к себе, чтобы он лег рядом.
— Я уверена, что все обстоит просто замечательно.
— Но…
— Если ты пошлешь за доктором, он подумает, что ты просто перестраховщик. Давай спать. Обними меня покрепче. Вот так.
Она удовлетворенно вздохнула и прижалась к нему.
Сейчас, сидя в кабинете, Миранда с улыбкой вспоминала их разговоры. Сто раз на дню муж проявлял свою заботу о ней. Разве это не доказывает, как сильно он ее любит? А любит ли? Но разве можно притворяться и смотреть на нее с такой нежностью? Почему она не уверена в его чувствах?
Да потому, что он никогда о них не говорит. Хотя охотно делает ей комплименты и часто повторяет, как рад, что женился на ней.
А это самая изощренная форма мучения, но Тернер понятия не имеет, что она страдает. Он-то думает, что достаточно быть добрым и внимательным. А этого мало.
Каждый раз, когда он смотрит на нее и улыбается лишь ему одному присущей улыбкой, ей кажется — на долю секунды, — что вот сейчас он наклонится к ней и прошепчет…
«Я люблю тебя».
Но этого не происходит. Тернер лишь касается губами ее щеки, или ласково ерошит ей волосы, или спрашивает — о Господи! — нравится ли ей пудинг.
Она чувствовала, что у нее в душе что-то ломается. Маленькая трещинка… и еще одна, и с каждым разом ей становится все труднее и труднее притворяться, что ее жизнь такая, какой всегда представлялась в мечтах.
Миранда была терпелива. Последнее, чего она хотела от Тернера, так это фальши. Слова «Я тебя люблю» прозвучат ужасающе, если за ними не окажется настоящих чувств.
Но какой смысл углубляться в подобные рассуждения? Не сейчас, когда он так мил и внимателен. Она должна просто наслаждаться счастьем.
И она наслаждалась. Почти. Какая-то крошечная часть ее существа продолжала отравлять ей жизнь. Миранду это злило, потому что она не хотела тратить силы на то, чтобы бесконечно думать о вещах, которых она не в силах изменить.
Надо жить, благодаря Бога за то, что ей дано, и не думать постоянно о том, чего не можешь получить.
Появился Тернер и поцеловал ее в макушку.
— Миссис Хингем сейчас пришлет горничную с подносом.
— Я же просила тебя не спускаться вниз на кухню, — пожурила его Миранда. — Я знала, что ничего еще не готово.
— Если бы я сам не пошел туда, то пришлось бы ждать горничную, которая спросит, что мне надо, потом ждать, когда она спустится на кухню, потом ждать еду, которую приготовит миссис Хингем, потом…
— Хватит! — Миранда подняла руки. — Я все поняла.
— Я не отличаюсь терпением, а теперь мы приступим к трапезе намного быстрее, — теребя ее волосы, пояснил он.
«И я тоже не люблю ждать», — с грустью подумала Миранда.
Но муж не догадывался о ее мыслях — он, улыбаясь, смотрел в окно на деревья, уже покрытые тонким налетом снега.
В комнату неслышно вошли лакей и горничная. Они поставили подносы с едой на письменный стол Тернера.