Он очнулся только тогда, когда песня закончилась, от необычного чувства — Аурелия держала его за руку. По щеке девушки катилась одинокая слеза.
Глава третья
Кто бы мог подумать, что Треверберг — такой крупный город. Никогда не бывала здесь и не особо стремилась. Я всегда предпочитала прославленные столицы, но после пребывания на яхте без нужды не покидала Францию. В этой прекрасной стране можно было и отдыхать, и работать. Правда, теперь я избегала побережья, но это нюанс. Страх был иррациональным. Я точно знала, что тот человек никогда не приблизится ко мне без разрешения, что в нашей маленькой войне победу одержала я.
А на самом деле это была не война, а… давайте назовем это интенсивом. Отличное слово. Двое заперты на яхте в течение двенадцати месяцев. Да, Крис говорил, что после спасения я была странная. Спишем на ПТСР.
Я не просто так вспомнила про того человека. За тот год мы хорошо друг друга узнали. И только приехав в Треверберг на поезде, я вспомнила, что он бывал в этом городе. Вроде бы даже имел здесь бизнес или что-то в этом роде. О бизнесе мы точно не говорили. Я приехала, чтобы увидеть мужчину, которого не могла забыть в течение десяти лет, несмотря на то что сама его бросила, а фактически вернулась к тому, кто однажды меня похитил.
Это смешно и так мило, что даже хочется проанализировать. Мое имя лишило меня возможности быть в терапии. Когда ты имеешь вес в профессии, сложно доверять кому-то еще. Сложно раскрываться, разрушаться на сессиях, зная, что обязательно встретишься со своим аналитиком на очередной конференции. Поэтому я анализировала себя сама. Как могла. И сейчас этот процесс был приятен.
Неприятным казалось все: усиливающиеся головные боли, слабая детская надежда, что Грин вспомнит меня и примет. Чувство вины, которое не могли заглушить десятки любовников, разъедало душу. После того как Кристиан помог мне с врачом и оставался рядом на протяжении нескольких этапов расследования, я не могла смотреть ему в глаза. Он вел себя как ни в чем не бывало, но в глубине, наверное, меня презирал. Лишь воспитание не позволяло сказать все как есть. Иногда я ловила себя на мысли, что ушла от него не потому, что не любила или любила других, а потому, что он прощал меня, что бы я ни творила, и потому, что на самом деле социальная пропасть между нами была непреодолимой. Он голубых кровей, его семья владеет половиной мира. А я? Весь мой капитал — я сама и то, что мне дал Кристиан.
Я никогда не могла быть с ним собой. Я всегда старалась быть лучше себя, быть той Анной Перо, которая имела право просто стоять с ним в одной комнате. Делить постель. Но брак — это не постель. Брак — это отношения на равных. А равной ему я никогда не была. Впрочем, как и он мне.
Интересно, в какие дебри способно завести самокопание. Во мне говорит либо возраст, либо усталость, либо эта ядовитая зараза, засевшая в голове. Как бы там ни было, у меня почти не оставалось времени. И понимая, что за чертой только смерть, а уж она меня точно не пугает, я приняла единственно верное решение. Меня все еще бросало от одних желаний к другим, я все так же легко цепляла мужчин и юношей на танцполе, радуясь, что сохранила привлекательный внешний вид и ложную молодость и свежесть, но внутри что-то безвозвратно сломалось. Я жила по инерции. Просто следовала сценарию без попыток его изменить. Уже — без попыток. Или сам приезд в Треверберг — это крик о помощи? Мысли усиливали головную боль. Пришлось обратиться к алкоголю.
Я сидела за столиком в глубине танцевальной залы, следя за движущимися телами, и лениво размышляла. Крепкий коктейль, состав которого я решила не уточнять, уже дурманил голову, ослабляя самоконтроль. И мысли пустились в пляс. Я приехала, еще не зная, что делать. Не уверена, что смогу просто подойти к Грину и поговорить с ним. Не уверена, что он захочет меня видеть. И не уверена, что смогу подобрать правильные слова.
«Привет, Аксель. Знаешь, а у нас есть дочь. Ей тринадцать, и она до безумия похожа на тебя».
Как-то резко слишком, да? Тогда вот так: «Привет, Аксель, я тебя люблю».
Черт. Это как-то слишком по-девчачьи. А я давно уже не девочка. Правда, забываю, сколько мне лет. Чуть за сорок. Чуть меньше сорока? Под пятьдесят? Возраст — такое относительное понятие. Сидя в ночном клубе в мини-платье, покачивая туфелькой с астрономической высоты шпилькой, я чувствую себя на восемнадцать. Или даже на шестнадцать — возраст согласия.