Я выпрямилась с бутылкой в руках и замерла, услышав странный шорох. Позвоночник пронзило резкое ощущение опасности. Предчувствие. Я медленно развернулась. Вскрикнула. И выронила бутылку.
Глава седьмая
— Просто ушел.
— Да.
Серые глаза Кристиана Бальмона спокойно выдержали взгляд детектива. Снова. Они говорили уже минут тридцать. Или сорок? Сидели на кухне, пили крепкий ароматный чай и разговаривали. Это был странный разговор. Грин понимал, что ему следует делать, но не решался произнести жесткие слова, к которым должен был привыкнуть за десять лет службы.
Ложные показания, сокрытие улик, попытка запутать следствие — все это само по себе тянет на срок, а в контексте дела Бальмон становился чуть ли не главным подозреваемым. Грин ехал сюда, зная, что должен арестовать этого мужчину. И при этом понимал, что Кристиан Анну не убивал. Откуда? Да просто чутье. Но чутье прокурору не продемонстрируешь. Как бы Грину ни доверяли руководство и общественность, есть границы, за которые он не мог переступить. Нужно следовать протоколу. Или не нужно?
Поэтому он сидел здесь, на просторной роскошной кухне, пил чай и внимательно слушал, как Бальмон слегка звенящим от напряжения голосом излагает свою версию событий. Версия была стройной. Главная прелесть в том, что ее невозможно проверить.
— Я не мог не уйти, — продолжил Кристиан Бальмон, к счастью, не читая мыслей Грина — тот сохранял бесстрастное выражение лица. Как всегда. — Остаться в тот вечер означало одно — окончательно себя потерять. Не знаю, детектив, зачем я пытаюсь вам это объяснить и поверите ли вы мне. Но… уйти было безопаснее.
Аксель сдержанно кивнул. Он даже слишком хорошо понимал, о чем говорил Бальмон. Сегодняшний разговор с Эдолой и сковывающий по рукам и ногам ужас, который накрыл его с головой в момент, когда он ворвался в гримерку и понял, что не ошибся, заставили по-новому посмотреть на все.
— Есть свидетели?
Кристиан покачал головой.
— Я вернулся в особняк той же тропинкой, по которой и пришел, сел в машину и уехал домой. Заправлялся на полпути. Наверное, рассчитав среднюю скорость автомобиля и прикинув расстояние, можно с точностью до часа определить момент, когда я выехал из Треверберга. Мне хотелось увидеть дочь, дождаться церемонии открытия, а потом уже принять решение относительно своих отношений с Анной.
— Во сколько вы вернулись в Марсель?
— На следующее утро.
— Свидетели?
Бальмон надолго задумался.
— Не знаю. Возможно, охрана, соседи, на уличных камерах должна остаться запись — я всегда паркуюсь под камерой.
Аксель смерил его внимательным взглядом — но не холодным, скорее оценивающим, напряженным. Он еще не решил, что делать, и поэтому увел разговор в другую сторону:
— Как вы можете охарактеризовать ваши отношения с мадам Перо после развода?
Вопрос повис в воздухе, как водяной пар в мороз. Мужчины снова посмотрели друг другу в глаза, и детектив откинулся на спинку стула, держа чашку за изящную ручку. Бальмон взял маленькую печенюшку, улыбнулся холодно и сдержанно. Только в его взгляде Аксель различил новый оттенок боли.
— Они были странными. Иногда мне казалось, что никакого развода не было. Иногда — что не было брака.
— Анна мучила вас?
Кристиан молчал, подбирая ответ, а Аксель ждал. Он пытался расшатать почву у Бальмона под ногами, добиться нужного ответа, получить информацию. Он делал свою работу или всего лишь пытался удовлетворить любопытство?
Кристиан Бальмон — тот мужчина, к кому Анна ушла от него. Даже спустя столько лет это было… интересно. Удивительно, что Бальмон вызывал у Грина только сдержанное уважение. Никакого негатива, ревности. Ничего лишнего. Ровно до момента, когда Аксель вспоминал о Жаклин. Тут детектив терялся, не понимая, как разгребать эту кучу проблем, оставленных Перо.
— Давайте начистоту, — вдруг предложил Кристиан. — Анна была сложным человеком. С ней рядом невозможно дышать, но без нее еще хуже. Конечно, она мучила всех, с кем сближалась. Но больше всех доставалось Жаклин. В отличие от мужчин дочь нельзя сменить. Анна пыталась сделать из нее идеальную копию себя, а в итоге получила противоположность.
— Жаклин не выглядит сломленной, — приглушенно ответил Грин, но напрягся: ему не нравилось русло, в которое перетекла беседа.