Пока его не позвал Старсгард. Чтобы сказать, что он не может больше расследовать это дело. Нет, ну что за бред!
— Я отправил ее в Париж, — наконец заговорил Грин. — Она была в квартире Готье. Нашла там что-то. И за это ее убили. При ней нет сумки с документами, нет телефона. Ее явно устранили из-за того, что она нарыла. И при этом подтянули под общую серию. Но кто убил? Не Мейсон.
— Технически ваш Мейсон мог это сделать. Она умерла до его ареста.
Грин задумался.
— Технически. Два дела в один день? Не слишком ли? Он не похож на киллера.
— А на кого он похож?
— На психа, который хорошо научился играть по правилам. Так кто будет руководить расследованием, шеф?
Старсгард задумчиво посмотрел в окно, явно взвешивая все «за» и «против», Грин терпеливо ждал.
— У меня есть одна мысль. Погибла журналистка — с нас не слезут, потребуют подключить все силы. В управлении нет второго Грина. А если ты — официально — вышел из игры, мне стоит подключить Агентство.
Глаза Акселя вспыхнули.
— Позор, — обронил он.
— Нет, — пожал плечами Старсгард. — Для Агентства есть еще одно основание: теперь дело международное.
— Формально нет.
— Я вызову агента Стич. Вы неплохо справились в Спутнике-7 в прошлом году, значит, и здесь сможете поработать.
— «Вы»? Я же отстранен?
— Официально, Грин. Официально. Иди. И не отсвечивай.
Аксель вернулся в свой кабинет, разрываясь от противоречивых эмоций. С одной стороны, все разрешилось наилучшим образом. С другой — Старсгард был прав. Он не мог даже спуститься в секционную и задать вопрос по результатам вскрытия, он не мог смотреть на ее обнаженное серое тело. Личная заинтересованность. Внутри вскипала ледяная ярость, знакомая ему по армейским будням. Ему хотелось не правосудия, ему хотелось мести. И он понимал, что в этом деле все слишком запутанно, чтобы так просто делать выводы и бросать себя из крайности в крайность.
У него есть Кевин Мейсон, который временно находится под стражей. Оговорка, конечно, поможет следствию, но Берне ее отобьет, если захочет.
У него есть сперма Кристиана Бальмона, найденная в Анне. Возможно, он действительно не убивал жену, но он лгал следствию. Он мог что-то знать, мог что-то видеть, мог кого-то подозревать. Но почему-то молчит.
Есть Бастиан Кеппел. В этом аристократе появилось нечто мерзкое, холодное, потустороннее. Как будто сам факт того, что несколько лет назад именно он был среди тех, кто обнаружил труп жертвы Инквизитора, его изменил. Аксель слишком давно ловил серийных убийц и был знаком со случаями, когда увиденная смерть становилась триггером. А то была запоминающаяся, переворачивающая душу смерть. Даже Грин до сих пор помнил место преступления, сожженную девушку и священника на коленях. Алиби Кеппела размыто, он говорил, что улетал на встречу в то время, когда была убита Перо, и это подтверждалось документами. Но списки пассажиров и пассажиры — не одно и то же. Особенно когда речь идет о частной авиации. Кроме того, алиби на время смерти Мелиссы Мюррей у него не имелось. Что касается Лорел Эмери — пока нет информации.
Карлин занимался профилем, жонглируя жертвами. Ничего не складывалось. А вот для Грина — складывалось. Несмотря ни на что, он начал видеть некую логику в этом хаосе улик.
Аксель закурил и откинулся на спинку кресла, глядя в белоснежный потолок своего кабинета. Пережитый шок запустил новую линию размышлений. Грин пытался ухватиться за ниточку, получалось не очень. Но если все-таки попробовать?
Что известно точно? Анна — ключевая жертва, все выстроено вокруг нее. В вечер смерти примерно час она проводит с бывшим мужем. Потом Бальмон уходит (предположим, что он не лжет), оставляя ее одну в шикарном доме. Дальше приходит убийца. Так как на теле Анны нет следов борьбы, она его знает. На фото папарацци из клубов Анна запечатлена и с Мейсоном, и с Кеппелом-младшим — значит, оба под подозрением. Как и все те, с кем она встречалась больше, чем один раз.
На следующий день после Перо погибает танцовщица. Ее жизнь неинтересна, смерть тоже. Никакой помпезности: сняли скальп, бросили. И именно в этом ключевая разница — убийца не устраивал шоу. Как будто и снятие скальпа — это навязанное действо. Как будто оно не укладывалось в его собственные желания. Как будто это нужно. Как будто ему можно убивать, отпускать себя только в том случае, если он делает это так, как велено. Надо зафиксировать эту мысль.