Сегодня я узнала, почему он оттягивал этот момент как мог.
Я обескуражена. И даже не уверена, что имею право открыть эти мысли бумаге. Но с живым человеком я такое точно обсудить не смогу. В книгах, фильмах и легендах воспета ценность женской невинности. Она возведена в абсолют, ее потеря табуирована. В то время как первый раз для мужчины — особенный. Точно так же, как и для женщины. Неудача может его сломать, перечеркнуть всю сексуальную жизнь, заставить снова и снова ходить по кругу унижения, теряясь в самом себе и неподходящих женщинах. И что такое — стать подходящей женщиной? Что такое — получить такой уровень доверия? Ведь мужчина тоже доверяет женщине себя. Ведь секс — это не потребление. Если он по любви.
Поразило меня другое. Не его волнение, которое он быстро и безжалостно задушил в себе. А то, каким он показался мне… Открытым? Как будто впервые перестал держать лицо. Как будто впервые позволил себе расслабиться, позволил увидеть себя настоящего — или не настоящего, кто ж его разберет. Но мне хочется думать, что именно в эти минуты, погружаясь в меня, воспламеняясь от меня и сводя с ума нас обоих, он был самим собой.
Мне хочется думать, что я его не разочаровала. По-настоящему. Всем известно, что то, что мужчина говорит во время секса и сразу после, — ерунда. Но мне так хочется думать, что для него это как минимум так же важно, как и для меня.
Потому что я поняла одно: мы с ним спаяны. Не просто переплетены, а спаяны. Сложены идеально душой и телом. Как будто кто-то подгонял размеры, изгибы, вылепливая наши тела. Рядом с ним я совсем маленькая и хрупкая, а он будто становится взрослее и сильнее, еще мужественнее и жестче. В нем дремлет звериная натура. И я обязательно ее разбужу. Я хочу почувствовать, как он слетит с катушек от страсти. Хочу свести его с ума.
Потому что именно в этом жизнь. Настоящая, безжалостная, но прекрасная, наполненная болью, жаждой, отчаянием, светом, мглой, страданием, победами жизнь.
13 сентября 1987 года, воскресенье
Во второй раз он уже более раскрепощен. В нем нет ни капли сладости. Он не пытается меня завоевать дешевыми способами. Постепенно он раскрывается, проявляет свое истинное нутро. Сегодня мы гуляли по базе. Я поздоровалась с начальником, перекинулась с ним парой фраз. Кажется, слегка флиртовала. Так Аксель буквально втолкнул меня в комнату, закрыл за нами дверь и прижал меня к стене. Ох, пишу — и мурашки по коже. Так это было сладко. Так это было волнующе! К сожалению, после нескольких минут властного поцелуя он отступил. И ушел бы, если бы я не утянула нас в постель.
Самообладание у этого парня чудовищное. Не понимаю, за счет чего он его сохраняет. Такой молодой.
Он меня воспламеняет. Пробуждает во мне не только страсть, но и азарт. Как будто я всю жизнь ждала именно такого мужчину: холодного и отчужденного снаружи, но трепетного и сломленного внутри. Что значит «как будто»? Я точно ждала такого, искала такого. Чем глубже бездна, тем интереснее, а он поистине бездонен.
Глава восьмая
Кафе «Бархат»
Анна множество раз рассказывала ему о тех защитах, которые выстраивает психика, чтобы уберечь себя от лишних травм. Тогда ее слова казались ему совершенно лишними. Он был молод, даже юн, влюблен и думал, что их отношения продлятся вечность. Идеализировал ее, себя, саму жизнь, не понимал, что не все подконтрольно его воле. А сейчас отчетливо видел, что к настоящему он буквально вытеснил из памяти и жизни все, что было связано с теми проявлениями этой женщины, которые не укладывались в его хрупкий мир. Он и сейчас расщепляет близких людей, готовый взаимодействовать только с той частью, которая полезна или хотя бы безвредна. И отчетливо проследил эту тенденцию на примере журналистки.
Мысли о Лорел Эмери его раздражали. Ее страстность и готовность в любой момент уйти — волновали. Ее жажда наживы оставалась глубоко безразлична до того момента, пока она не перешагнет черту и не подставит его. Ее связь с этим делом и Анной бесила. Как будто через интервью она могла заглянуть в его, Грина, душу и увидеть там отражение былой любви, на которую уж кому-кому, а ей претендовать не к лицу. Как будто он становился уязвим. Но это же полный бред? Во-первых, вряд ли Перо стала бы что-то говорить о мальчишке, с которым ее в далеком прошлом связывали короткие, хотя и яркие отношения. Во-вторых, даже если бы Анна упомянула эти отношения, она бы никогда не назвала Грина по имени: это запрещено договором. В-третьих, да даже если бы назвала? Что это меняет через пятнадцать лет? Или уже шестнадцать?