Как бы объяснить, кто такой Кристиан Бальмон? Высокий стройный брюнет со свинцовыми глазами. Чуть постарше меня. Весь такой подтянутый, как будто не вылезает из бассейна. Повадки кошачьи, хищные, улыбка такая же. Глаза не улыбаются, холодные как лед. Расчет в каждом слове, но мне плевать. Кто кого еще пересчитает!
Мы встретились в ресторане отеля, где я остановилась. Он был безупречно галантен. Человек из другого мира. Я настолько привыкла к военным, что весь вечер ловила себя на ощущении нереальности происходящего.
И самое веселое заключается в том, что Кристиан мне ничего не продавал.
Ни-че-го-шень-ки. Он просто рассказывал о клинике, о себе, о том, кого они ищут. А потом переключился на светскую беседу. Оказалось, что он по первому образованию тоже психолог. Мы обсудили мою диссертацию. А потом произошло что-то совсем странное. Я зачем-то рассказала ему, что разрываюсь между личным и рабочим. И что до сих пор не сказала «да» на его предложение только потому, что не могу определиться. Его ответ достоин того, чтобы повесить в золоченую рамку на стене: «Анна, сердце — мышца. Его можно натренировать и приучить к новым нагрузкам».
Все.
Тренируй, Анна.
Отлично.
Может, он прав?
1 апреля 1988 года, пятница
Не буду продлевать контракт. Не могу.
Кристиан снова звонил. Мы проговорили по телефону почти час — максимум из возможного. Я вдруг поняла, что снова хочу встретиться. Чтобы вот так же посидеть в ресторане и просто поговорить. Поговорить на знакомые и близкие обоим темы.
А еще сегодня вернулся Аксель. Это его третья или четвертая миссия с октября. Затянулась. Опять пропадал пятьдесят дней. Только в этот раз я восприняла разлуку почти спокойно. Вдали от него я могла трезво мыслить. Потому что тогда, когда этот молодой мужчина находился рядом, в голове оставалась одна извилина, а тело плавилось, как масло под солнцем. Сначала меня это восхищало и радовало, а потом начало напрягать.
Рядом с ним я теряла контроль. Я полностью отдала этот контроль ему. Раз за разом я выводила его на эмоции, провоцируя жесткость. Он ни разу не перешел черту. И все же я получила свое. Любила ли я его? Да, определенно да. А вот насчет его чувств ко мне — сомневаюсь. Я думаю, искренне любит он только свою работу.
И ничего про нее не рассказывает. Я понимаю: нельзя. Только вот на каждой миссии он будто бы оставляет кусочек души. В прошлый раз вернулся на базу и пропал на неделю. Он просто не приходил. А потом ограничился банальным «мне нужно было побыть одному». Что?! Ты был вдали от меня уйму времени! Что значит «побыть одному»? И мозгами я все понимала, но сердце отказывалось это принимать.
Мышца.
Чертов Кристиан перевернул что-то в душе. Поселил туда сомнения. Подсунул выбор, который был мне не нужен, который я не совершала. Или все-таки это мой выбор?
2 апреля 1988 года, суббота
Сказала Акселю про контракт.
Он выслушал. Молча посмотрел мне в глаза, а потом так же молча хлопнул дверью и ушел.
Что?..
3 апреля 1988 года, ночь с субботы на воскресенье
Эм. Не подозревала, что мальчик вырос. Да еще как. Он вернулся где-то через час. Я уже успела отправиться в свою комнату, которую покину через пару дней навсегда. Начала собирать вещи, когда Аксель ворвался туда. Закрыл за собой дверь. Он был страшно бледен. А еще он был очень зол. Пересек всю комнату в два шага, больно сжал, схватив, меня за плечи и заглянул в глаза. Кажется, я вскрикнула, не помню.
«Ты все решила?»
Я не ответила. Я смотрела на него во все глаза. Я ничего не решила! Когда он был так близко, когда его дыхание щекотало мою кожу, когда его взгляд пылал неистовым синим огнем, а губы плотно сжаты, когда он из последних сил сдерживал ледяную ярость, я любила его больше собственной жизни. Он был мне нужен как воздух. Не знаю, кто из нас первый потянулся к другому, но уже через мгновение мы с остервенением срывали друг с друга одежду.
Он был ранен, но не мог остановиться.
И я не могла остановиться. Раскрываясь ему навстречу в последний раз, я забыла обо всем. Кроме одного: этот мужчина — лучшее, что случалось со мной. Но нас разводит в стороны его служба. А я не могу требовать… да кто я такая, чтобы даже заикнуться о том, что он должен что-то изменить? Бросить ради меня армию? Немыслимо! Не могу. Не имею права. И не стану.