Рихтер все-таки обхватила себя за плечи и на мгновение позволила одну невеселую мысль: насколько бы проще было, если бы расследование вел детектив Грин или офицер Логан. Она была готова поговорить даже с Трессом, с теми людьми, кто оказался рядом, когда в городе погибали дети, с теми, кто оказал неожиданную поддержку. Грин излучал уверенность. Даже в самые тяжелые моменты он приносил с собой только ощущение безопасности. А Ребекка, напротив, фонила страхом. Она боялась не раскрыть дело, ударить в грязь лицом перед коллегами. Она хотела выслужиться, пойти выше по карьерной лестнице, хотела стать исключительной. Но вместо этого тратила свое время на бессмысленный разговор.
Как всегда, злость помогла Тео собрать мысли в кучу. И руки опустились на подлокотники кресла будто сами собой.
— Думаю, что у вас много работы, детектив Грант. Вы можете пообедать в ресторане, я распоряжусь. За наш счет.
Детектив смутилась.
— Но…
— Прошу вас. Это меньшее, что я могу для вас сделать. Какие документы по мисс Мелиссе Мюррей мне запросить?
Детективу ничего не оставалось, как уйти, оставив Теодору с ее мрачными мыслями об очередном убийстве в Треверберге.
Интересно все-таки. Зачем сначала душить, а потом пронзать сердце? Женщина зябко поежилась, подошла к окну и замерла, глядя на раскинувшийся под ногами Деловой квартал. Снова обхватив себя руками, встряхнула тяжелыми иссиня-черными волосами, будто пытаясь сбросить наваждение.
В дверь постучали.
Она дернулась, как от удара, но при виде вошедшего заметно расслабилась. Это Кевин. Конечно же, просто Кевин. Примерно год назад они начали работать вместе, он взял на себя почти все процессы, связанные с организацией праздников и торжеств.
Мягкий карамельный взгляд мужчины схлестнулся в шутливой схватке с сапфировым взором Теодоры. Она не улыбнулась, зато улыбнулся он — грустно так.
— Мы в замешательстве, мисс Рихтер, — проговорил Кевин. — Анны Перо нет, но открытие филиала не отменяют, как и все остальное.
Еще и Анна Перо. До Теодоры дошли слухи, но подробностей не было. Она не особо следила за криминальной хроникой.
— Значит, работаем.
— Мы связались с ее компанией во Франции, — продолжил мужчина, по-хозяйски, но при этом с демонстративной вежливостью пройдя по кабинету и опустившись в кресло. — Они в замешательстве. Она единственное официальное лицо, которое привыкло работать на публику. Экстренно ищут замену. Просят еще хотя бы день.
— Так дайте им этот день, мистер Мейсон. Прошу вас. Вы пришли сюда только ради этого?
Он снова улыбнулся. Было в этой улыбке что-то такое, заставляющее расслабиться. Она повела плечами, будто избавляясь от непосильной тяжести, и подняла на него взгляд — уже не такой холодный, как минуту назад.
— Хотел вытащить вас на обед.
Вот так просто?
Мисс Рихтер все-таки улыбнулась и покачала головой. Нет. На это поле ей лучше больше не заходить. Ее отношения с Муном разваливались на глазах. Но это не повод искать утешения в объятиях партнеров.
Да и вообще. Кто сказал, что ей вообще нужно утешение?
Сентябрь 1991 года
Кристиан нашел дневник. К счастью, новую тетрадку. К счастью, я там ничего, помимо мыслей относительно пациентов, написать не успела. Тетрадку сожгла. Устроила ему скандал, а потом прочла лекцию на тему личных границ и невозможности найти супервизора и даже терапевта, когда в этом чертовом городе все его знают. Вроде смягчился.
Потом понял всю глубину наметившейся катастрофы. Сказал, что ничего не успел прочитать и отложил в сторону, как только понял, что это дневник. Сказал, что не знал, что я веду дневник. Кажется, мой муж слепой.
И это хорошо, что он слепой. Любит Жаклин, любит меня, не вмешивается в операционные дела клиники. Мечта, а не муж. Но как я уже поняла, это не то, что мне нужно. Не то, что меня притягивает, отключая сознание.
Тот пациент начал приезжать дважды в неделю. И жизнь стала строиться вокруг этих встреч. Всего пятьдесят минут, вторник и пятница. Мой новый цикл. Вторник — глоток свежего воздуха. Среда — текучка. Четверг — еще текучка. Пятница — он. Потом выходные, суматошный понедельник, и так по кругу. Вместе мы спускались в такие глубины, которые обычно не раскрываются в первое полугодие терапии. Какой он все-таки интересный! Нарушенный, но собранный по кускам. И держится на защитах. И так у него гармонично это получается. Занимательно наблюдать за ним, за тем, как каждый раз, не справляясь с переносом, он смотрит мне в глаза так, как не стоит смотреть на психотерапевта. Да, эротизированный перенос. Да! Я все это знаю, но мне важно видеть это в его глазах — нет, не страсть и не влюбленность, но чувства, чью силу я ощущаю на физическом уровне. Он фонит!