— Какое бережное отношение к чужой собственности, — усмехнулся Венсан, вглядываясь в чертеж.
Аксель был доволен. Бригадир не задавал лишних вопросов и точно разбирался в строительстве лучше него.
— Дом старый, находится под охраной городской администрации, но его явно реставрировали.
— Ага, лет сорок назад. Тогда же создали эти чертежи.
— И естественно, на документах нет того, что нам нужно.
— Ну, естественно. Зато можно сравнить толщину стен и площадь помещений.
Аксель медленно кивнул.
— Этим я и занимаюсь. Но не понимаю, что искать. Комнату на первом этаже? Это вряд ли. Комнату в цоколе? Да, но где дверь? И какое пространство нужно скрыть на чертеже, чтобы использовать его не только под саму дверь, но и для выведения лестницы вниз? Достаточно просторной лестницы, чтобы по ней можно было ходить, мы же не в средневековом замке.
Жанак усмехнулся. Его глаза вспыхнули от удовольствия, знакомого Грину удовольствия. Аксель наслаждался расследованием, а Венсан — поиском скрытых значений в строительных документах. Как будто кто-то бросил вызов именно ему. Сможет ли бригадир прочитать искаженный чертеж, найти несоответствия и привести следствие к разгадке? Почему-то Аксель не сомневался: безусловно, сможет, и еще как.
— Обеспечу еду и кофе, — сказал детектив. — Вы предпочитаете работать в одиночестве или мне остаться?
Жанак медленно посмотрел на него, с трудом возвращаясь в реальность.
— Можете остаться, только не мешайте. Но мне потребуется оборудование. Я дам список.
— Хорошо. Хорошей охоты.
— И вам, детектив. И вам.
Хитро замаскированная под естественный декор одной из гостиных на первом этаже дверь обнаружилась ближе к ночи. Жанаку понадобилось всего шесть часов, чтобы ее найти и открыть. Сдав работу детективу, он уехал. Возможное место убийства не для посторонних, даже если эти посторонние помогли с техническими моментами. Грин замотал ботинки свежим скотчем, натянул латексные перчатки, взял на всякий случай фонарик и направился в новое помещение. Его гипотеза оказалась верной: небольшая лестница вела в цокольный этаж. В коридоре не было освещения — либо он не нашел выключателя, — и неровный луч фонаря выхватывал опрятные, но простенькие ступеньки, грубо заштукатуренные стены. Кое-где штукатурка обвалилась, обнажив кирпич. В конце лестницы обнаружилась еще одна дверь — неказистая, металлическая, как в бункерах. От этого сравнения его пробила неприятная дрожь, швырнув в ненужные армейские воспоминания. Аксель коротким движением проверил, легко ли вытаскивается пистолет, предварительно зажав фонарик зубами, убедился, что оружие в порядке, и, вздохнув, навалился на дверь. Та поддалась с глухим скрипом. Луч выхватил бурые пятна на полу. В легкие ворвался спертый воздух с привкусом железа и тьмы.
Грин нащупал выключатель, включил свет — и ошарашенно замер, не понимая, что чувствует. Удовлетворение от того, что он был прав, — или же омерзение. Кровью было залито все. Ее явно кое-как смывали, но тут и там остались разводы, а где-то — даже подсохшие лужицы.
Телефон здесь не ловил, и пришлось выбраться на первый этаж. Он вызвал судмедэкспертов и принялся ждать.
Без номера
Двуличие — бич современного общества.
Жена врет мужу, муж — жене, подчиненный — начальнику, а начальник — совету директоров, те — акционерам, а те — представителям власти. Дети врут родителям, родители — детям. Ты должен держать лицо, что бы ни происходило.
А если забрать у тебя маску, кто ты? Кто ты в глубине своей трусливой душонки? Чего ты стоишь без атрибутов, принятых социумом?
Держи спину прямо, улыбайся посторонним, делай вид, что тебе не все равно. И надейся, что никто и никогда не сможет заглянуть за зеркала твоих глаз. Никто и никогда не должен увидеть то, что вижу в тебе я. А я вижу ложь. И ничтожность твоей душонки, которую еще можно было спасти. Но ты не хочешь. Потому что так легко и просто плыть по течению. Так легко и просто делать то, что от тебя ждут люди. И так сложно оставаться самим собой, быть честным.
Понятия чести размылись. Их обесценили. Сейчас более других качеств ценится способность бросать пыль в глаза.