Девушка взглянула на себя в зеркало, поджала подведенные бесцветным блеском губы. Большие оленьи глаза смотрели уже без былой наивности. Правду ей говорили: неделя работы в паре с Карлином — это как три года на каторге. Но как же ей это нравилось! То, что руководитель не спускал с рук огрехи, заставлял думать, снова и снова направляя ее мысли по нужному пути. Думать — самое приятное, что может быть в этой жизни. Ну, почти.
Ада медленно выпустила весь воздух из легких, задержала дыхание, выпрямилась, потянулась, прогнувшись в спине. Вздохнула. Схватила с крючка пиджак, убедилась, что рубашка застегнута на все пуговички, кроме верхней, улыбнулась сама себе, отсчитывая секунды и убеждая, что она со всем справится. Усмехнулась, подумав о том, что ее страсть к французскому языку в детстве себя оправдает, ведь встретиться придется с настоящими французами. Интересно, какие они? На этой мысли Ада оборвала себя: не надо романтизировать встречу с членами семьи жертвы. Радуйся, что не ты им сообщала о трагедии. Вполне могли заставить именно тебя, ведь ты стажер.
Ада расправила плечи, вздернула подбородок, провела рукой по волосам, убирая челку от лба, вышла в коридор и тут же ошарашенно замерла. Она никогда не привыкнет к их встречам. Случайным или нет, не имеет значения. Важно только то, что этого человека она не хотела бы видеть никогда в жизни. Больше никогда.
Доктор Кор стоял у входа в секционную и курил. Курил, как всегда, сигариллы. До нее донесся знакомый вишнево-табачный аромат, возвращая в то время, которое она закрыла за миллионом замков, о котором старалась не вспоминать. Слишком контрастна была реальность с тем, как жилось тогда.
— Доктор Кор, — заговорила она будто бы против собственной воли.
— Здесь никого нет, — сообщил судмедэксперт, — можно не держать лица.
— Я и не держу, — вспыхнула Ада, чувствуя себя маленькой девочкой, которая опять что-то сделала не так. — Но если вы забыли базовый курс психологии, социальные маски — это норма. И сейчас я…
— Ада.
Темные стеклянные глаза эксперта встретились с ее взглядом точно того же оттенка. И мир снова рухнул. Кому и что она пыталась доказать, поступая на службу в полицию? Себе — что может работать наравне с мужчинами? Умершей, как только Аде исполнилось восемнадцать, матери — что она уже взрослая? Или вот этому человеку — что она самостоятельна? В чем самостоятельность идти по его стопам? Профайлинг — не судебная медицина, да, но недалеко ушла, согласитесь.
— Извините, я…
Она хотела сказать очередную резкость, колкость, но в его глазах промелькнуло новое выражение, расшифровать которое не удалось. Этот не особо красивый, но статный, будто подсвеченный изнутри опытом и — она была уверена в этом — чувствами мужчина просто смотрел ей в глаза, слегка изогнув густую бровь. А она распадалась на части, даже не подозревая, как ей все это время было тяжело.
— Ты имеешь полное право меня ненавидеть, дочка, — чуть слышно проговорил он, и на обращении Ада дернулась, будто он ее ударил. Но не отошла. — Но не надо делать вид, что мы чужие люди.
— А мы чужие, — борясь с выступившими слезами, заговорила она. — Я была подростком, когда ты ушел. Ты все еще с ней? Или выбрал еще кого-нибудь? Помоложе?
Злые слова срывались с губ сами собой, Адарель практически их не контролировала. На удивление, стало чуточку легче.
— Нет, — он почему-то улыбнулся, — мы вместе.
Ада фыркнула.
— Удивительное дело.
— Мы с твоей мамой прожили пятнадцать лет без любви. Не знаю, любила ли ты когда-то, знаешь ли, что это такое. Но ты исследуешь убийц, а они часто убивают из любви или из-за любви. Может быть, позже ты меня поймешь.
— Мать умерла от тоски.
— Твоя мать умерла от рака печени, — с неожиданной резкостью ответил Даниэль.
На глаза навернулись слезы, Ада быстро заморгала. Нельзя, чтобы ее увидели такой. Нельзя!
— Прости. — Он поднял руку, чтобы коснуться ее плеча, но не решился. — Ты сама заговорила про маски. Я прошу лишь не снимать маску на работе. Ты себя выдаешь. Это может вызвать вопросы и навредить тебе.
— Как будто ты обо мне заботишься, — фыркнула она, сделав шаг в сторону.
Кор сбросил пепел в пепельницу и грустно покачал головой.
— Мне уже не нужно никому ничего доказывать, я здесь работаю больше двадцати лет. А ты в начале пути. Смотрят на все. И каждый раз, когда ты напрягаешься в моем присутствии, это замечает Грин. И точно — Карлин.
— Ой, да ладно…
— Не ладно, — оборвал Даниэль. — Поверь мне, оба обратили внимание на твое поведение. Тебе это нужно? Чтобы интересовались твоими отношениями со мной? Или ты все-таки хочешь, чтобы, глядя на тебя, они видели не обиженную девчонку, а перспективного специалиста?