— Найду, — улыбнулась Ада. Красивая улыбка. — Вам что-нибудь принести, детектив?
— Кофе, если можно. Спасибо.
Ада удалилась, оставив их наедине.
— Если что, я читала Гранже, — с ходу заявила Жаклин. — И знаю все ваши полицейские штучки.
— Просвети меня.
— Ну… — Она высвободила руку с длинными музыкальными пальцами почти такой же формы, как у него самого, но тоньше и миниатюрнее, с лукавым видом посмотрела ему в лицо, ни капли не тушуясь, и принялась загибать пальцы. — Вы скажете, что убийца близок к ней, потому что то, что он с ней сделал, слишком интимно. Потом предположите, что раз за ней так поухаживали, значит, ее любили. Я зальюсь слезами, потому что слушать такое о собственной матери, даже если она была последней стервой, не самое приятное испытание в четырнадцать. Мои слезы вам не понравятся, вы решите, что надо как-то утешить или, — она прищурилась, буквально вгрызаясь взглядом в его лицо, — напротив, сохраните вот такой же отчужденный вид, как сейчас. Это меня успокоит. Потом вы скажете, что я должна хорошо подумать и вспомнить, с кем общалась мать, не вела ли она себя странно в последнее время, может, кто-то ее расстроил, может, кто-то ей угрожал. Ну и дальше в том же духе. Получив на все вопросы ответ «нет», вы дадите свою визитку и попросите позвонить. А потом подумаете и попросите не уезжать из города.
— Туше. — наконец улыбнулся он, почему-то очарованный этой речью. — И что, на все вопросы действительно ответ будет «нет»?
Жаклин вдруг рассмеялась. Как-то зло и обреченно и вместе с тем весело. Это противоречие Грина насторожило, но ухватиться за него детектив не смог. Пока еще мало информации.
— Ну… — Девчонка положила руки на столешницу, а потом резко подняла их, стянула наушники с шеи и бросила на стол. Посмотрела на них так, будто те превратились в змею. Задумалась. — Если серьезно, моя мама была очень сложным человеком. И ее окружали сложные люди. Много-много людей. Вам надо поговорить с ее помощником, Готье. Милый парень! Он проводил с ней больше времени, чем я.
Грину совсем не понравилось, как она сказала о Карно. Совсем. Настолько, что захотелось притащить этого типа в участок и хорошенько потрясти. При мысли о том, что тридцатилетний мужик может быть небезразличен четырнадцатилетней девочке, его бросило в жар, но детектив привычно сдержался. Спрятал эмоции. Вряд ли Жаклин уловила, как изменился его настрой. А даже если уловила — предположить причину такой перемены состояния детектива она бы не смогла. Судя по всему, она ничего не знает о своем рождении.
— Сейчас я говорю с тобой.
— В последнее время она много работала. Ну, она всегда много работала. А еще я думала, что они с папой помирились.
— Почему ты так решила?
Кристиан говорил обратное: общались холодно и только по делу.
— Ну… Ну, типа, он начал у нас чаще появляться. И они перестали ссориться. В доме появились цветы и все такое.
Ох уж это подростковое «типа». Поиск слов-заменителей, когда словарного запаса не хватает. Жаклин не была похожа на человека, которому не хватает слов, скорее, она пыталась дать себе отсрочку, пару мгновений, чтобы сформулировать мысль. Или пыталась казаться глупее, чем есть на самом деле. Ее лазурные глаза остановились на его лице. Она изучала его с искренним вниманием девчонки, находящейся в двух шагах от того, чтобы обрести свою женственность и начать взрослеть. Четырнадцать — сложный возраст. Его усыновили в этот период. А через два года, не выдержав, он сбежал, подписал контракт и отправился в армию.
Что происходит у нее в голове? Как формировалась ее личность рядом с такими родителями? Если Кристиан не врет и Анна действительно отсутствовала год, как это повлияло на Жаклин?
Что в дочери есть от матери? Она тоже манипулятор? Социопатична? Она тоже бросается в каждую проблему с головой, ищет ответы на вопросы, которые вообще не следует задавать? Лет через пятнадцать она тоже разделит постель с молодым парнем? Хотелось бы верить, что жизненный сценарий Жаклин со своей матери не стянет. У нее есть отец, вроде стабильный и сильный.
— А кто-то помимо ассистента и твоего отца у вас в доме появлялся?
Девчонка передернула плечами.
— В доме нет. Наш дом — это закрытое пространство. Мама не любила посторонних.
Впервые за время разговора в уголках ее глаз блеснули слезы. Аксель не успел ничего сказать — дверь отворилась, пропуская Аду с напитками. На мгновение ему стало стыдно за то, что он собирался сделать, но стыд быстро уступил место мрачной решимости. Он ненавидел вопросы без ответов.