Но что она могла? Что она могла сделать, когда самый близкий человек вопил от боли и угасал, а отца не было рядом? Никого не было рядом.
— Значит, новая жертва окажется каким-то образом связана с наркотиками.
— И она двулична, — проговорила Ада. — Вот что их объединяет. Анна Перо — нимфоманка, оторва и психотерапевт. Мелисса — шлюшка и социальный работник. Третья жертва будет связана с наркотиками и иметь другую сторону жизни.
— Учитель, который подсаживает детей, — предположил Говард.
— Или коп, который покрывает барыг, — кивнула ему Ада.
— Или представитель власти, который наживается на детских смертях, — выдохнул Тресс. — Вариантов слишком много. Его подсказки слишком размыты, чтобы идти по ним.
— Но они хотя бы есть, — кивнула Ада. — Надо рассказать Грину и доктору Карлину про то, о чем мы сейчас говорили.
Говард кивнул.
— А завтра посмотрим в глаза сиятельным господам и попробуем определить, кто из них может носить маску, — с таинственной улыбкой произнес он и встал.
Глава восьмая
Судебная психиатрическая клиника Аурелии Баррон
Видеть Энн Лирну прикованной к инвалидному креслу было примерно так же странно и жутко, как осознавать, что ты пережил своего сына и некогда привычный мир раскололся. Ее спокойный зеленый взгляд профайлера не тронул, тронул, скорее, сам факт неправильности реальности, ее дикости, отчаянной, невыносимо вывернутой в угоду чей-то дурацкой логике или же юмору, недоступному простым смертным.
Энн (или Эдола?) смотрела на него с вежливым любопытством. Как еще она на него могла смотреть? Ничего не зная о нем, не подозревая, кто он и зачем пришел. Аурелия представила его коллегой и почти не слукавила. Сказала пациентке, что нужно независимое мнение, что нужен кто-то, кто с ней просто поговорит.
Лирна шла на контакт легко. И теперь изучала его с тем детским любопытством, которое просто не может испытывать человек в тридцать. С некоторым трудом Карлин вспомнил теоретические выкладки и некоторые случаи, с которыми он сталкивался, когда психическое развитие человека «стопорилось» на определенном этапе психосексуального развития. И далее годы шли, а психика не развивалась. Сейчас ощущение было такое же. Как будто эта девушка замерла. Взгляд ее был молодым, юным, неопытным, взглядом подростка. А лицо — взрослой женщины, которой перемахнуло за тридцать.
— Ваш добрый друг-коллега носит маски, — внезапно заявила Энн. — Он смотрит на меня так, как будто думает, что я лишь тень некогда живого человека. Как будто он имеет право так смотреть. Как будто знает больше, чем вы или я.
— Это доктор Марк Карлин, — мягко произнесла Баррон, игнорируя манипуляцию пациентки. — Он действительно знает больше, чем ты или я. У него уникальный опыт работы с уникальными пациентами.
— Такими, как я?
Марк различил в нежном голоске Энн толику торжества и удержался от улыбки.
— Возможно, — ответила Аурелия, заметив, что профайлер говорить не спешит.
Она согласилась на эту встречу, и Марк был ей благодарен. И почти боялся того разговора, который у них возникнет после.
— Я пришел тебе рассказать о человеке, который делает ужасные вещи, — заговорил Марк. Если Аурелия и удивилась, то виду не подала. — Эти вещи настолько ужасны, что даже взрослые люди не могут обсуждать их между собой. Они поражают сознание. А особо впечатлительные теряют способность спать. Хочешь ли ты поговорить со мной об этом?
— Да! — Ее глаза вспыхнули. — Но с условием.
— Внимаю.
— Если этот человек — не я.
«Не я». Не «не она». Не «душитель», не кто-то там, кем, по мнению всех, она являлась. А «не я». Это можно было бы считать маленькой победой, но Карлин не привык верить быстрым результатом. Он сделал мысленную пометку и продолжил:
— А почему я должен говорить с тобой о тебе, Энн?
— Потому что ко мне приходят только для того, чтобы обвинить в том, чего я не делала.
— Не делала?
— Я считаю, что не делала! — вспыхнув, воскликнула она.
— Это другой человек, — сбил ее с колеи возбуждения профайлер. — И он опасен прямо сейчас. Даже если те другие люди правы в отношении тебя, даже если в прошлом ты творила ужасные, непостижимые вещи, даже если ты действительно та, за кого тебя принимают, ты сейчас не смогла бы никому причинить вреда. Ведь так?