Она явно ждала другого человека, Георгий понял это, как только прошел в комнату, и смутился. Он был мужчиной основательным, семейным и даже пожилым. Любовницы у него были, но он их не искал, страстно не увлекался, скорее, встречался с ними для смены обстановки. Но Катя что-то затронула в его душе, какие-то особенные струны, молчавшие много лет. Это было приятно. Приятно было мысленно называть ее «ребенком», хотя своих детей у него было шестеро. Все они, как и он сам, жили на три страны, были разбалованы, плохо воспитаны, страдали от вседозволенности. Катя же виделась ему совсем другой. Она явно ничего не хотела от него, была равнодушна к его деньгам, власти, не стремилась его соблазнить, заполучить.
Наоборот, как настоящий обиженный ребенок, она видела, что Дед Мороз – фальшивый. Стояла в коридоре, надув губы, почти готовая заплакать.
Надо было уходить. Он почему-то медлил, хотя ситуация была пошлейшая, очень неловкая. И сказать было нечего.
Он молча направился обратно к дверям.
Вдруг она, наконец, заговорила:
– Останься.
Митя ничего не узнал об этом, но все почувствовал. Ее не винил, винил себя.
Каждый вечер выдерживал атаки матери, капризы жены, ждал, когда все заснут, кидался к ноутбуку: «Маленькая… ты здесь?»
О, она была там. И тоже ждала. Всегда.
Она вникала во все подробности его жизни, искала рецепты травяных сборов для лечения его мамы, сочувствовала, давала советы.
Они никого больше не замечали на сайте, всю ночь, до красных глаз, проводя друг с другом. Это было их законное время, неявка при любых обстоятельствах стала бы поводом для беспокойства.
Сайт с четырех утра отключали на профилактику. Приходилось полчаса ждать, заниматься другими делами, в нервной надежде постоянно обновляя страницу.
Вскоре они стали ссориться именно в это время. Митя считал, что эта вынужденная тридцатиминутная разлука заставляет их обоих так нервничать, что после нее нервы уже расшатаны, и любой повод становится катализатором для ссоры. Может, так оно и было, но ссоры становились частыми, ежедневными, их разговоры все время сводились к одному – что делать дальше.
Когда Митя вернулся в Москву, их редкие встречи тоже стали заканчиваться взаимными упреками. Катя скандалила каждый раз, когда ему надо было уходить, а уходить ему надо было всегда.
Его чувства постепенно из страсти перерастали в какие-то тяжелые обязательства, Катя усиленно подогревала его чувство вины. И не оставляла надежд на совместное будущее.
Разговоры об этом и тяжелые мысли вконец расстроили Митину слабую психику. К тому же, трудно шел новый проект, фильм о спортсмене.
Он пробовал привлечь к написанию сценария свою подругу. Бывшая гимнастка, она отлично разбиралась и в спорте, и в красоте языка, логике повествования.
Все ее замечания были дельными, содержательными, но серьезно помогать она не хотела, наоборот, ревновала Митю не только к жене, но и к работе. Он же был вынужден не спать еще и ночами, а, когда забывался утром неровным вибрирующим сном, видел кошмары.
В его снах Катя приходила домой, скандалила, убивала Машу. Обе плакали, требовали сделать выбор, у каждой были свои права на него.
Друзей у Мити никаких не было. Какие друзья при такой жизни, о чем речь. Единственным настоящим другом последние семь лет была Маша. Она все выслушивала, терпеливо разбирала растения его запутанных мыслей, развязывала узелки, утешала и ни в чем не упрекала.
Она была хорошим другом, Маша – надежная, верная, честная и трудолюбивая девочка. Надо было бы расписаться с ней, тем более, что она этого давно ждала и хотела.
Увы, отношения с Катей были единственной темой, которую он не мог обсудить с женой. Не мог пожаловаться, спросить совета, и найти утешение, поплакав на ее груди, как это обычно случалось. А поговорить с кем-то хотелось – сам он запутался и издергался, каждый день с испугом ждал разоблачения.
Сон его расстроился окончательно. Нужен был новый друг. Вокруг было много людей, но мужчин Митя всегда побаивался, вообще, побаивался всех людей. Женщины казались ему милее, добрее, ближе.
Так и получилось, что он позвонил Соне. Робко пожаловался на свое двойственное сложное положение.
Соня выслушала, была вежлива, даже нежна. Он растаял – впервые он почувствовал, что не должен женщине ничего, можно было просто разговаривать, встречая понимание.
На самом деле Соне давно хотелось ударить этого слизняка по голове чем-то тяжелым.