Я больше не читаю интернет и не смотрю новости. Для этого всего банально не остается времени, хотя нереальность происходящего меня не покидает. Словно я смотрю на всю свою жизнь со стороны сейчас и не могу понять, где ошиблась, и ошиблась ли вообще.
«А тем временем император издал указ, скрепленный самой большой императорской печатью. В этом указе настоящего соловья объявили навсегда изгнанным из китайского государства. А искусственный занял место на шелковой подушке, возле самой императорской постели. Вокруг него были разложены все пожалованные ему драгоценности, в том числе золотая императорская туфля.
Заводной птице дали особое звание: “Первый певец императорского ночного столика с левой стороны”, потому что император считал более важной ту сторону, на которой находится сердце, а сердце находится слева даже у императора!
Ученые написали об искусственном соловье двадцать пять толстенных книг, полных самых мудреных и непонятных китайских слов. Однако все придворные уверяли, что прочли эти книги и поняли от слова до слова, - иначе ведь их прозвали бы невеждами и отколотили бы палками по пяткам.»
***
На следующий день мы гуляем с Дишей по городу и она делает фото.
—Я хочу, что бы стало понятно, какой вижу тебя я,—говорит Диана, а я смотрю на себя со стороны и не верю.
—Ты видишь меня слишком красивой,—смеюсь .
Диша серьезно смотрит мне в глаза и качает головой:
—Нет. Ты еще более красивая, поэтому я покажу всем только твою спину.
Я же вижу на экране телефона свои кудри, а еще лопатки и думаю о том, что поворачиваться спиной к людям не стоит, что бы не получить туда нож, но иногда более опасно показывать всем свое лицо.
Потому что так ты делаешь только с тем, кому доверяешь и открываешь сердце, ранить в которое проще и гораздо больнее.
—Я люблю тебя, мам,—шепчет Диша.
—Я тоже тебя люблю.
На самом деле признаваться в любви очень просто, если это правда.
Гораздо сложнее об этом не пожалеть.
И только сейчас я до конца осознаю, что Даня за все время так и не сказал мне, что любит.
Ни разу.
Даже в момент самой откровенной близости.
От этого на секунду мне становится пронзительно холодно, а потом отчаянно тихо.
========== Глава девятнадцатая, в которой приходит понимание ==========
POV Даниил
Я просыпаюсь рядом с Олей и понимаю, что вся прошлая ночь была ошибкой. И от этого мне тошно. Сейчас проще всего было бы встать и тихо уйти, но я больше так не могу. Мне снилась Этери. Ее шепот и волосы, сияющие сильнее золота.
Я смотрю на спящую девушку рядом с собой и молчу, потому что слова застревают где-то на уровне горла. Словно что-то не дает им вырваться наружу. Я беру телефон в руки и листаю новостную ленту. И вся эта грязь опять льется с экрана. Я не могу защитить от нее ни себя самого, ни всех, кто мне дорог. Пишу сообщение Дудакову: «Как Этери?».
Он отвечает мне спустя минуту : «Она хорошо. Но другого я никогда бы тебе не сказал. Поэтому тащи свой зад в Москву и разгребай свое дерьмо сам».
Я никогда не слышал от Сергея таких слов, но, очевидно, где-то есть и его предел. Я выдыхаю. Рядом просыпается Оля и тянется ко мне, что бы поцеловать.
Отстраняюсь и говорю, тщательно подбирая слова:
— Мне жаль, но вчера я был неправ, что позволил всему случиться. Я больше не хочу вводить тебя в заблуждение, потому что это будет нечестно по отношению к тебе и тому человеку, о котором я постоянно думаю.
Оля смотрит на меня, закусывая губу, на секунду становясь похоже на Этери, а потом спокойно говорит:
— Я ни о чем не жалею, но ей всего семнадцать и она не поймет того,что ты сделал.
И тут я осознаю, что Оля говорит про Алину, которая не сможет меня простить. Но вопрос не в Алине. Хотя я не уверен, что и Этери сможет такое простить. Она ничего не забывает и от этого мне пусто.
—Ей не семнадцать,—почему-то все-таки исправляю я.—Но ты права, то, что я сделал, это подло. Хуже будет только продолжить эту подлость.
Поэтому дальше мы просто отдыхаем, а я стараюсь не упасть в пропасть самобичевания и тоски. Я скучаю по Этери, но вместо того, чтобы написать ей, просто страдаю. Потому что если она задаст мне вопрос, я не смогу уже соврать. Я ей изменил. И прощение за такое нужно просить лично.
Я хочу бросить все и рвануть в Россию, но заболеваю, проведя пару дней не выходя из номера.
Меня больше не радуют ни яхты, ни солнце, ни пляжи. Во сне я постоянно вижу Этери и не хочу просыпаться. Этот отдых утомляет, и я как можно быстрее хочу оказаться в Москве.
Диша вывешивает в инстаграм фото Этери, а я не могу не смотреть на них. Ее плечи и лопатки, о которые можно порезать пальцы. Эта прямая спина и кудри, которые я любил целовать. Я прикасаюсь к экрану телефона, но не могу коснуться ее по-настоящему. И не уверен, смогу ли еще когда-нибудь. На фото не видно лица, но я и так знаю каждую его черточку и цвет глаз, который невозможно описать. Мне невидно этого сейчас, но я не могу не думать о том, как Этери прекрасна, когда улыбается.
Поэтому когда в самолете я наконец пристегиваю ремень, то чувствую себя хорошо. Поздравления с Днем Рождения обрушиваются одно за одним, а я слушаю музыку и жду прилета домой. Вывешиваю в инстаграм довольные фотографии, а сам в тот же день, почти не распаковывая чемодан несусь в Новогорск.
Я прокручиваю в голове разговор раз за разом, но понимаю, что он слишком непонятен даже для меня самого. И больше не думаю, а просто жму на газ. По дороге покупаю кофе для Этери, сам царапаю там карандашом «прости» и влетаю на территорию центра.
Я ищу глазами знакомые кудри и голос, чувствуя, как сердце выпрыгивает из груди, когда я наконец ее нахожу.
Но рядом с Этери Эдуард. Она пьет кофе и расселяет детей. Эд стоит рядом с ней и что-то говорит, а потом касается кончиками пальцев оголенного плеча, привлекая внимание. И для меня это похоже на удар. Этери поворачивается к нему, жестикулируя отвечает и улыбается. Когда я вижу ее улыбку, мои ноги перестают слушаться.
В этот момент Этери замечает меня. Она превращается в статую и спустя секунду чуть заметно кивает вместо приветствия. Я отпиваю кофе,чтобы она не поняла, что он для нее, прикрывая пальцами это ничтожное «прости».
В ее глазах я вижу стену.
Дети начинают поздравлять с Днем Рождения, я киваю, стараясь не смотреть на Этери, поэтому не замечаю, как она уходит.
Остается только Эд. Он подходит ко мне некоторое время спустя и говорит:
—Я предупреждал, что быть с Этери—это вызов. Ты принял его, но проиграл.
Мне хочется двинуть ему сейчас же, но Эд больше ничего не говорит. Он просто констатирует факт.
Я проиграл.
Эд протягивает мне ключ от комнаты и я понимаю, что Этери попросила его сделать это. Мой номер рядом с Дудаковым. Этери живет на другом этаже. Не хочу думать, что рядом с Эдом, но не могу выкинуть эту мысль из головы.
Заваливаюсь на кровать и выдыхаю. В любом случае, сегодня нам никто не даст возможности остаться одним, сообщения сыплются за сообщением и я чувствую себя хоть кому-то нужным.
Через пятнадцать минут раздается стук в дверь. В комнату входит Этери. Она уже переоделась в спортивную форму и больше не пленяет никого своей спиной.
—С Днем рождения, Дань,—вместо приветствия говорит она.—Хотела тебе это отдать.
Я протягиваю руки и ловлю пакет. В нем мои майки, которые я оставлял в квартире Этери. Она вернула мне мои вещи, на секунду задержалась, сцепила руки в замок и сказала:
—Лед через пятнадцать минут.
—Этери, я…—пытаюсь сказать ей вслед, но она уходит и делает вид, что не слышит ничего.
А, может, она и действительно не слышит.
Я вдыхаю запах кондиционера для белья от своих чистых вещей и мне кажется, что он пахнет Этери.
***
Мы тренируемся все вместе, делаем совместное фото и внешне все кажется по-старому. Но оно не так. Этери меня не избегает, если это касается работы, но больше мы не говорим ни о чем. Розанов спрашивает меня про День Рождения и говорит, что заказал нам бар. Спрятаться от жары в ледяном баре—лучший вариант.