«О том, как сказочник Оле-Лукойе присаживается к спящим на постель. Одет он чудесно: на нем шелковый кафтан, только нельзя сказать, какого цвета, — он отливает то голубым, то зеленым, то красным, смотря по тому, в какую сторону повернется Оле. Под мышками у него по зонтику: один с картинками— его он раскрывает над хорошими детьми, и тогда им всю ночь снятся волшебные сказки, другой совсем простой, гладкий, — его он раскрывает над нехорошими детьми; ну, они и спят всю ночь как убитые, и поутру оказывается, что они и они ровно ничего не видали во сне!».
Больше мне не снилось ничего.
Даже Этери.
Наверное , раньше я настолько плохо себя вел, что теперь не мог коснуться ее даже во сне.
POV Этери
Я теряю Женю. С каждым ее падением я теряю наше доверие и наши прошлые обещания. Мы готовимся к Олимпиаде и я верю, что Женя должна победить. Она не может проиграть, но реальность говорит о другом.
Алина сильнее и техничнее,но Женя рассказывает свои истории на льду так, как никто в мире. И мы тренируемся, стараясь не думать о будущем.
Женя катает на командном чемпионате короткую, а Алина—произвольную. Они побеждают. Но команда по итогу вторая.
А потом начинаются индивидуальные соревнования. И это мой личный Ад. Женя проигрывает Алине короткую, а в произвольной набирает одинаковое количество баллов. После проката она рыдает и не может сдержать слез.И в конце концов говорит мне, что сделала все, что могла. А еще обвиняет нас всех в том, что мы отдали победу Алине. В чем-то она права. Мы сделали Алине более сложную программу, а компоненты она заработала своими последними победами.
Женя проиграла свой самый важный старт. И сейчас искала виноватых. Я пытаюсь утешить ее, но понимаю, что мы в начале конца. Больше ничего не будет как прежде. Я знаю об этом. Олимпийской чемпионкой стала Алина Загитова. И мир был к этому не готов.
Я же не чувствую себя счастливой. Потому что мама болеет, Женя злится, а я хочу просто спать.
Аксенов рядом и пытается найти нужные слова, но от его прикосновений мне тошно. Я просто хочу спрятаться от всего мира и не вспоминать резкие слова Жени в КиКе: «Поздравляю, у вас есть олимпийская чемпионка».
Да, она у меня есть. Но какой ценой? Все ждали, что победит Женька. Но кто-то сверху решил все иначе. И я не знаю, что с этим делать. Мне страшно, что она уйдет после этого поражения. Между нами стена и лед. Мы больше никогда не сможем верить друг другу. Но я больше не могу делать вид, что все хорошо. Потому что все на самом деле плохо. И дома, и тут. Вот только никто этого не видит.
Эд касается моей руки, но я не хочу его видеть. Закрываю дверь и пытаюсь заново дышать. Но воздух не идет. Я не знаю, что будет завтра, потому что мне кажется, что самое важное я теряю.
Стук в дверь опять нарушает тишину.
—Эдуард,я же сказала, что не хочу никого видеть.
Но это не Эд. Я слышу Данин голос, который говорит мне:
—Этери, открой, пожалуйста.
И я открываю. Прячу лицо в волосы и прошу его уйти. Но Даня не двигается с места. Он приносит с собой какую-то еду и почти силой заставляет меня есть. Мне приходится есть, чтобы он ушел. Но Даня не поддается. Он обнимает меня и укладывает спать.
—Останься,—вдруг прошу я.
—Останусь,—отвечает Даня.
Он лежит рядом и гладит меня по голове пока не приходит сон.
А потом будит рано утром и провожает на самолет.
—С днем Рождения, Этери,—первым поздравляет он.—Я счастлив, что ты есть.
А я только вспоминаю, как целую ночь Даня трогал мои волосы, когда я просыпалась и говорил, что все будет хорошо.
Мне не нужен был ни секс, ни разговоры, в эту ночь после победы в Пхенчхане, мне был нужен тот, кто сумел рядом со мной помолчать.
А потом Женя перестала появляться на тренировках, а Алина простыла. Мама болела, а я пыталась справиться с тем, что Россия получила ожидаемую золотую медаль, но неожиданную чемпионку. Мы все старались с этим смириться. Интервью, выступления, разговоры. И я среди них, как будто в аду. Если бы не Даня, я бы просто сошла с ума.
Алина проигрывает чемпионат мира, а я просто стараюсь удержаться на плаву. Даня кормит меня едой и приносит кофе. А еще говорит то, что мне надо слышать. Он берет на себя часть обязательств и это спасает меня от того, чтобы не упасть в бездну.
Мы даем интервью за интервью, проводим пресс-конференции, а у меня есть только одно желание—покой. Но его нет. И я просто молчу. Мне кажется, во мне так много молчания, что я разучилась говорить.
Даня отвозит меня домой, а Эд устраивает сцену ревности. Во мне нет сил рассказывать, что Даниил просто друг. Во мне вообще нет ни на что сил.
Поэтому, когда я узнаю, что Женя уходит к Орсеру, я никак не реагирую вначале. Все ждут реакции, но я спокойно даю интервью и занимаюсь работой.
«Моим наставником теперь стает Брайан Орсер»—говорит девочка, которой я отдала всю лучшую часть себя. Которая была мне как дочь и иногда даже больше. Она уезжает в Канаду, а я не могу больше дышать.
—Этери, я могу приехать,—говорит Эд.—Ты только скажи.
—Не нужно. Я справлюсь,—отвечаю я ему.
То же самое говорю всем, кто хочет меня поддержать.
Я справлюсь.
Я сильная.
Мне никто не нужен.
Поэтому я закрываюсь дома на все замки и хочу не шевелиться.
Но звонок в дверь не дает просто лежать. Там стоит Даня.
—Я же сказала, что справлюсь,—зло говорю ему.
—А я тебе не верю,—отвечает он.
И стоит на пороге, такой испуганный и смущенный. У Дани в руках бутылка виски и лимон.
—Смотри, я принес тебе лекарство и солнце на кончиках пальцев.
Я впускаю его в квартиру и иду на кухню. Мы пьем виски и заедаем лимоном. А потом я плачу. Впервые за все время рыдаю в даниных руках и ничего не боюсь. Сон приходит неожиданно и странно:
«— Ну нет, хорошенького понемножку! — сказал Оле-Лукойе. — Я лучше покажу тебе кое-что. Я покажу тебе своего брата, его тоже зовут Оле-Лукойе. Но он знает только две сказки: одна бесподобно хороша, а другая так ужасна, что… да нет, невозможно даже и сказать как!
Тут Оле-Лукойе приподнял Яльмара, поднес его к окну и сказал:
— Сейчас ты увидишь моего брата, другого Оле-Лукойе. Кафтан на нем весь расшит серебром, что твой гусарский мундир; за плечами развевается черный бархатный плащ! Гляди, как он скачет!
И Яльмар увидел, как мчался во весь опор другой Оле-Лукойе и сажал к себе на лошадь и старых и малых. Одних он сажал перед собою, других позади; но сначала каждого спрашивал:
— Какие у тебя отметки за поведение?
— Хорошие! — отвечали все.
— Покажи-ка! — говорил он.
Приходилось показывать; и вот тех, у кого были отличные или хорошие отметки, он сажал впереди себя и рассказывал им чудесную сказку, а тех, у кого были посредственные или плохие, — позади себя, и эти должны были слушать страшную сказку. Они тряслись от страха, плакали и хотели спрыгнуть с лошади, да не могли-они сразу крепко прирастали к седлу.»
Я просыпаюсь ночью и понимаю, что Даня прижимает меня к себе. Вчера я расколотила все, что напоминало мне о прошлом. А вот он все убрал и дал мне возможность заново дышать.
Переворачиваюсь на другой бок и понимаю, что Даня рефлекторно прижимает меня к себе, даже не открывая глаза. Я же просто притягиваю его ладонь и прикасаюсь губами к пальцам.
Даня теплый и настоящий. И рядом с ним мне хочется быть лучше, чем я есть на самом деле.
Потому что он видит меня той, которой я сама хочу стать, но неудержимо боюсь.
========== Глава девятая, в которой все меняются ==========
POV Даниил
Я убираю стекло в квартире Этери. Она спит в спальне, куда я перенес ее полчаса назад. Этери спит, а я просто молча делаю то, что должен и стараюсь не думать, что чувствую сейчас. В первый раз в жизни я видел, как эта железная женщина плакала так сильно. И мое сердце, казалось, выпрыгивало из груди. Этери сильная. Самая сильная из всех, кого я знаю, но сегодня что-то сломалось. Она позволила себе стать слабой рядом со мной. И это меня изменило.