- И вы в том числе?
- Разумеется.
- А вас не смутит, если я скажу, что мне приходилось слышать нечто совершенно противоположное?
- Нет. Всегда найдутся мелкие людишки. А потом, зависть... Кроме того, есть и такие, для кого выразить восхищение значит показать свою слабость. Для них гораздо проще оклеветать своего ближнего. Люди злы, мсье комиссар.
- Как вы догадываетесь, не мне утверждать обратное.
Возвращаясь в новый город, Гремилли пришел к мнению, что жить в маленьком провинциальном городке не так сладко, как это казалось раньше. Он испытывал ощущение, будто бродил по аллеям огромного сада-лабиринта, и как бы он ни был уверен, что вот эта дорога наконец приведет его к выходу, каждый раз оказывалось, что он крутился вокруг одного и того же места. Портрет Элен Арсизак, составленный Гремилли со слов опрошенных, напоминал ему неоновые рекламные щиты на фасадах больших магазинов, где изображение вдруг исчезало в темноте ночи, чтобы спустя некоторое время возникнуть вновь в свете тысячи огней. И полицейский терялся, не зная, какое из этих лиц темное или светлое - принадлежало убитой.
Где искать художника, который мог бы нарисовать портрет Элен Арсизак? Кем была она - обманутой женой, пытавшейся уйти от своего горя, полностью жертвуя собой ради облегчения участи обездоленных, или мерзавкой, не сумевшей скрыть свою сущность от некоторых проницательных взглядов? Кто прав - мадам Тиллу или Альбер Суже? Эта неопределенность, из которой полицейский никак не мог выбраться, приводила его в отчаяние. Нет ничего более угнетающего, чем продвигаться на ощупь в поисках неизвестно чего. С каким удовольствием он променял бы сейчас это дело на десяток простых деревенских преступлений, чьи мотивы лежат на поверхности и с которыми порой прекрасно справляются сами жандармы. Там, в деревне, и в голову никому не придет прибегать к каким-то ухищрениям. Ты стащил у меня деньги, увел жену или оттяпал кусок моего поля, ну и получи по сопатке, а ежели я, случись, и перегну палку, то не обессудь, сам понимаешь, за все надо отвечать, а не хныкать. Если перед тобой стоит Мария, то можешь не сомневаться, что это Мария и Пьер там всегда похож на Пьера. И суетиться не надо, сиди себе спокойно и жди, когда тебе и те и другие сами все расскажут. А здесь из двух согласившихся с тобой поговорить один как минимум врет, а ты мучайся, гадая, кто именно. Вот взять хотя бы этих двух последних: друзья борются, что называется, бок о бок за милую их сердцу идею, а просишь их рассказать об одном и том же человеке, и выходит настолько несхоже, что поневоле начинаешь сомневаться, не о разных ли людях они говорят? А потом, что значит это замешательство Суже, когда он узнал о цели визита к нему Гремилли? Еще одна полуправда? А этому-то что скрывать? Комиссару вдруг захотелось собрать всех опрошенных вместе и крикнуть им: "Я знаю, что вы дали мне показания в урезанном виде. Но почему? С какой целью? Что вы пытаетесь скрыть от меня?" Увы, он понимал: они лишь посмеются ему в лицо и будут утверждать, что им неясно, чего от них хотят. Они будут просто издеваться над ним, что, впрочем, некоторые уже и так делают. С грустью вспоминая свой тихий бордоский кабинет, полицейский миновал улицу Лиможан, выходящую на бульвар Турни, собрался было идти дальше, но неожиданно остановился, услышав, как кто-то сказал тихо:
- Мсье комиссар...
Гремилли обернулся и не сразу узнал эту неброскую, бесцветную женщину.
- Что случилось, мадам Суже?
- Мне необходимо с вами поговорить.
Видя, что она чем-то сильно взволнована, он предложил:
- Что мы с вами остановились посреди улицы, давайте зайдем куда-нибудь и что-нибудь выпьем, а?
- Да, пожалуйста.
Они зашли в первое попавшееся кафе. В этот час зал был почти полон, но, на их счастье, один из столиков освободился, и Гремилли, не колеблясь, завладел им, заставив суровым взглядом ретироваться парочку.
- Садитесь, мадам. Что вам заказать?
- Я не знаю. Что-нибудь.
- Фруктовый сок.
- Да-да, фруктовый сок.
Он заказал фруктовый сок и белый чинзано. Когда все было на столе, комиссар подался вперед:
- Итак, мадам?
- Я только что слышала ваш разговор с мужем...
Да, подумал Гремилли, у жен моих свидетелей вошло в привычку стоять и подслушивать под дверью.
- Действительно?
- Мне хотелось знать, что он вам скажет, вы понимаете?
- А? Очень хорошо понимаю.
- Он обманул вас, мсье комиссар.
- Ваш муж?
- Да.
- В чем обманул?
- В отношении Элен Арсизак.
- А поконкретнее нельзя?
- Он вовсе не думает о ней так, как сказал вам. Это не добрая была женщина, а причинявшая людям только зло.
- Как вы думаете, мадам, почему он скрыл от меня свое истинное отношение к Элен Арсизак? К чему эта ложь?
- Потому что он боится...
- Боится?
- ...Вы можете узнать о том, что она была его любовницей.
Новость буквально ошарашила Гремилли, которому понадобилось немало усилий, чтобы скрыть свое крайнее удивление.
- Вы в этом уверены?
Она пожала плечами.
- Вы прекрасно понимаете, что мне не доставляет ни малейшего удовольствия сообщать вам подобное.
- Допустим. А вашему мужу известно, что вы в курсе его похождений?
- Да. Впрочем, с этим покончено еще несколько месяцев назад.
- А вы откуда, простите, это знаете?
- Он во всем мне признался.
- Надо же! А я и не думал, что у ветреных мужей принято делиться с женами своими маленькими тайнами!
- Альбер чувствовал себя загнанным в ловушку.
- Это как?
- Он хотел с ней порвать. Вы понимаете, мсье комиссар, вначале эта связь льстила ему... Ну как же! Самая красивая женщина Перигё, да к тому же жена его политического противника. Это ему вскружило голову. Мсье комиссар, я хоть не красавица, но, оказывается, мой муж любит меня и не захотел расставаться со мной из-за какого-то увлечения. Когда он дал понять этой мерзавке, что между ними все кончено, она начала его шантажировать.
- Каким образом?
- Угрожала Альберу, что, если он ее бросит, она придет ко мне и расскажет все, что между ними было. В конце концов однажды вечером муж покаялся передо мной. С этого момента Элен Арсизак была бессильна что-либо сделать, чтобы разлучить нас. Я ей написала письмо.