- Договорились... Спокойной ночи, мсье комиссар, и спасибо за то, что не сообщили журналистам.
- Не за что, к тому же они все равно не успели бы дать материал в первых утренних номерах. Кстати, мсье прокурор, мне не хотелось бы задавать вам этот вопрос, но...
- ...вы вынуждены это сделать, не так ли?
- Именно так.
- Поверьте, друг мой, я ждал этого вопроса и был бы удивлен, если бы вы ушли, так и не задав его.
- Стало быть, вы... догадались, о чем я хочу вас спросить?
- Послушайте, мсье комиссар, вы забываете, кем я работаю. Вы хотите меня спросить, где я провел ночь или, другими словами, где я находился в тот момент, когда убивали мою жену. Так?
- Именно так, мсье прокурор.
- Так вот, я ужинал у мадемуазель Арлетты Танс, проживающей на улице Кляртэ, и ушел от нее где-то около двух ночи. После этого я отправился прямо к себе, где меня ожидал весь этот ужас.
- А эта мадемуазель?..
- Работает секретаршей у моего лучшего друга - доктора Музеролля - на улице Гинемера.
- Благодарю вас, мсье прокурор.
- Мсье комиссар...
- Да, мсье прокурор?
- Чтобы избавить вас от скучного для вас и тягостного для нее дознания, я предпочитаю заявить официально: мадемуазель Танс является моей любовницей в течение вот уже двух лет. Впрочем, это вам и так известно.
Комиссар вышел, ничего не ответив.
Утреннее известие о происшедшей ночью драме взбудоражило весь Перигё. Ужасная смерть мадам Арсизак была предметом каждого разговора и вызывала страстные комментарии. Трудно было найти лавку, мастерскую или контору, где бы не рождалась своя версия того, каким образом преступнику удалось убить жену прокурора. Телефоны были раскалены докрасна звонками тех, кто жаждал подробностей, и тех, кому не терпелось ими поделиться. Однако центром всеобщего оживления был дворец правосудия. Прокуратура нервничала, в то время как судьи явно приуныли. Одни - и их было немало - испытывали жалость к мужу Элен, тогда как другие ехидно усмехались, намекая тем самым на вновь обретенную мужем свободу и на то, что он не будет особенно оттягивать момент, когда сможет оказаться под крылышком некой молодой особы из старого города. Велись горячие беседы, споры, дело доходило даже до ссор. Впрочем, если судьба Арсизака не очень волновала всех этих мсье, то, напротив, они глубоко скорбели о несчастной жертве, в которую собирались влюбиться все те, кто еще не был в нее влюблен. И их можно было понять, поскольку эта стройная брюнетка с темными бездонными глазами, которая была скорее красива, нежели мила, отличалась утонченной элегантностью и добротой выше всяческих похвал, оставляя в душе каждого неизгладимое впечатление.
Несмотря на то что следователь Бесси оставался спокоен, в отличие от остальных горожан, которые не могли скрыть возбуждения, но и он испытывал немалые сомнения, которыми поделился с комиссаром, зашедшим к нему по поводу убийства Элен Арсизак.
- Видите ли, Сези, есть вещи, которые мне совершенно не нравятся в этой истории. Чувствую, не с одним подводным камнем нам придется столкнуться.
- Это очевидно, как и то, что ищем мы не совсем обычного убийцу...
- ...который проникает в дом без фомки, знает шифр сейфа и спокойно душит хозяйку, не оказывающую абсолютно никакого сопротивления.
- Если преступник не испытывал необходимости прибегнуть к взлому, чтобы проникнуть в дом, значит, у него был ключ, которым он и открыл дверь.
- Если убийце удалось без труда завладеть тридцатью тысячами франков, стало быть, ему известен был код сейфа.
- Или кто-то ему его сообщил.
- А если мадам Арсизак позволяет кому-то так запросто себя убить, то это говорит о том, что она не испытывала ни малейшего чувства опасности.
- А не испытывать этого чувства она могла лишь в том случае, если полностью доверяла тому, кто находился рядом с ней в тот момент.
- То есть один из ее близких...
- ...которому она позволила войти в свою спальню без малейшего на то сомнения.
- И очевидно, существует кто-то, кому больше всего подошла бы эта роль... Кто-то, у кого лежал в кармане ключ от входной двери, знал шифр сейфа и имел все основания свободно и в любой час дня и ночи входить в спальню мадам Арсизак...
- ...кто-то, кому присутствие мадам Арсизак путало все карты и перед которым открывается отныне новая жизнь.
Они обменялись долгим понимающим взглядом, затем следователь заключил:
- Пакостная история, друг мой, очень пакостная история, и она принимает дурной оборот для нас.
- Что же мне в таком случае делать?
- Выполнять, как обычно, свой долг. Однако у меня есть ощущение, что придется передать это дело другим... Даю вам еще сутки, после чего докладываю в Бордо.
Уходя от следователя, комиссар подумал, что многое отдал бы за то, чтобы эти сутки поскорее пролетели.
Вдова Веркен и ее дочь Амелия держали лавку по продаже живых и искусственных цветов у входа на Северное кладбище. Женщины любили свое дело. Они знали весь Перигё, который то малыми, то большими порциями проходил перед их глазами во время похоронных процессий. Каждое известие о роскошных похоронах наполняло их предпраздничной радостью. Они принаряжались и, выходя в нужную минуту на крыльцо, приветствовали важного покойника, отмечая при этом всех присутствующих. Благодаря богатому опыту обе обладали цепким орлиным взглядом. Никто не смог бы с ними сравниться в умении схватывать на лету не соответствующую моменту улыбку, несвоевременное перешептывание или неуместное восклицание. После церемонии они приступали к обсуждению выразительности чувств родных и близких, искренности друзей, не забывая при этом о скандально отсутствующих и бесцеремонно присутствующих. Смерть мадам Арсизак воодушевляла обеих Веркен ввиду особого блеска, которым несомненно будут отличаться предстоящие похороны. Следует заметить, что Амелия довольно часто выбиралась в город и, стало быть, была в курсе многих происходящих вокруг вещей, о которых ее мамаша и не подозревала, да и не могла подозревать, так как практически не оставляла свой магазин.
Похороны были, как они и ожидали, по-настоящему красивы. Мадам Веркен, проинформированная дочерью о двойной жизни, которую вел прокурор, сверлила его зорким и безжалостным взглядом, однако с горечью в сердце должна была признать, что вдовец держался молодцом. Следом за Жаном Арсизаком, возглавлявшим траурную процессию и находившимся в окружении незнакомых городу женщин - вероятно, дальних родственниц, - шли великолепно и обильно представленные магистратура и коллегия адвокатов. Затем следовали делегации всех благотворительных организаций, которым безвременно ушедшая оказывала свою поддержку. Все сливки перигёского общества пожелали присутствовать на похоронах, Амелия указала матери на тучного коротышку, известного в городе ученостью и веселым нравом, а также тем, что был закадычным другом прокурора, - доктора Франсуа Музеролля. Рядом с ним шагал высокий и худой мужчина с широкими плечами и бритой головой - преподаватель физики и химии в лицее по имени Ренэ Лоби, колючего взгляда которого не могли скрыть даже очки. Позади них шел мэтр Марк Катенуа, адвокат, на которого коллеги наводили скуку и которому бездари не могли простить блестящих успехов. Их считали незаслуженными, поскольку Катенуа, обладавший огромной работоспособностью, отдавал не меньше времени развлечениям, чем изучению дел своих клиентов. Он был настолько обаятелен, что никому из тех, кто оказывался рядом с ним, и в голову не приходило задаваться вопросом, красив он или нет. В данный момент он беседовал со своим спутником, аптекарем с площади Клотр, довольно молодым человеком по имени Андрэ Сонзай, напоминавшим своей статью римлянина времен Петрония. Глядя на его умное волевое лицо, нетрудно было догадаться, что он твердо определил свое место в жизни. Наконец, последним мадам Веркен был указан дородный мужчина в летах, слегка волочащий ногу и опирающийся на трость, - нотариус Димешо, представляющий интересы семьи Арсизак.