Где он? Стивен вспомнил, как прозвучала команда к атаке и как он ударил коня шпорами, вспомнил пламя, которые изрыгали французские пушки. А потом… темнота.
Его уши уловили звук шагов. Почему никто не подаст свечей?
– Он очнулся, – повторил женский голос, тихо и с надеждой. – Это ведь хороший признак, да?
Хороший признак. Все настолько серьезно?
– Возможно, – сердито ответил какой-то мужчина.
Стивен почувствовал запах табака и понял, что мужчина наклонился к нему. Он лежал неподвижно, пытаясь оценить тяжесть своих ран. Дышать было больно – значит, сломаны ребра. Или это последствия операции? Левая рука и плечо горели огнем, пульсировали болью, словно сам дьявол глодал их. Сломал, наверное. Или это начало гангрены? Почему тогда он не чувствует запаха гниения? И почему здесь присутствует женщина, если он так чудовищно искалечен или так серьезно болен? Захотелось узнать, давно ли закончилась битва. Не терпелось спросить, какой сегодня день, но тут кто-то начал ощупывать его голову, и боль заставила забыть обо всем. Он попытался поднять руку, чтобы отогнать мучителя, но рука не подчинилась ему. Пальцы майора бессмысленно поскребли по простыне, и тут кто-то взял его за руку.
Ощупывание закончилось, но боль не прошла. Стивен услышал, как полилась вода в таз, как кто-то начал мыть руки, и почувствовал запах мыла.
– Он будет… – Женщина не закончила вопрос.
Стивен почувствовал, как ее рука крепче сжала его пальцы.
– Будет ли он жить, вы имели в виду? Если температура спадет, может, и выживет. Он еще не до конца пришел в себя. Дайте ему отдохнуть. Я еще раз зайду этим вечером.
Этим вечером? Сколько еще часов до него?
– Который час? – Голос прозвучал как шуршание гравия.
– Все в порядке, Стивен. Она выпустила его руку, и он снова услышал шум льющейся воды, почувствовал, как холодный платок оказался у него на лбу, снимая грозившую бедой лихорадку.
– Кто здесь? – спросил он. Ее голос был мучительно знаком, но имя плавало где-то на периферии сознания. Она знает его имя, но кто это? – Джулия? Доротея?
Сиделка убрала со лба платок и замерла на миг.
– Это я, Стивен, Дельфина Сент-Джеймс. Вы меня не узнали?
Ну конечно! Он сразу вспомнил ее поцелуй. Он облизнул губы, которые оказались сухими и потрескавшимися.
– Что вы возитесь в темноте? – спросил Стивен. – Зажгите свечу, я хочу вас разглядеть.
– В темноте? – В ее голосе послышалось удивление, что не понравилось ему. – Зачем? Сейчас едва миновал полдень.
Беспокойство мурашками побежало по спине, и это было так же мучительно, как боль.
– Тогда распахните шторы! – отрезал он. – Тут темно как в преисподней.
Стивен услышал, как платок шлепнулся в таз, как зашуршало ее платье, когда она подошла к окну, как зашелестели раздвигаемые занавеси. Он по-прежнему ничего не видел.
– Зажгите свечи, – приказал Стивен, беспокойство которого переросло в страх. – Зажгите свечи!
Она стояла так тихо, что ему показалось, будто ее уже нет в комнате. Но потом послышалось легкое стаккато ее шагов и звук открываемой двери.
– Доктор! – крикнула она. – Вернитесь! Он ничего не видит!
Ослеп? Это слово целиком заполнило его сознание, превратив физическую боль в ужас. Он открыл глаза как можно шире, чтобы доказать ей, что она не права, попытался освоиться с темнотой, но ничего не увидел! Через силу поднес руку к лицу, преодолевая мучительную боль, которую спровоцировало это движение. Потер глаза, ощупал синяки и порезы на своем лице. Темнота по-прежнему не отступала. Он растопырил руки, чтобы дотронуться хоть до чего-нибудь, но вокруг была пустота.
Тут она перехватила руку раненого, он вцепился в нее, словно это была сама жизнь. И испытал замешательство, когда почувствовал, как горячие слезы заструились по его лицу.
– Нет, – сказал он. – Нет!
– Я с тобой, – прошептала она. – Ты остался жив.
И что? Она объявила об этом так, словно он выиграл приз. Стивен уставился в темноту и не увидел там ни проблеска жизни.
Глава 7
Стивен Айвз ослеп. Дельфина стояла в саду и вглядывалась в темноту роскошной июньской ночи, пытаясь представить, что он испытывает сейчас.
Доктор осмотрел его и не нашел ни одной причины для слепоты. По крайней мере, его раны не имели отношения к глазам. Глаза оставались такими же ясными и серыми, какими были всегда, если только не считать выражение ужаса, которое наполнило их, когда он осознал, что больше не может видеть…