Страницы придворной хроники у самых истоков служебной карьеры графа. Смерть Александра I. От огорчения тяжело заболевает неразлучный с царской семьей официальный историограф Российской империи Н. М. Карамзин. Общая слабость, осложнения с легкими, и очередной император, Николай I, не останавливается ни перед чем, чтобы восстановить здоровье такого незаменимого для правительства человека. Раз врачи рекомендуют целительный воздух юга Италии и Франции, Николай охотно возьмет на себя расходы на поездку, и какую поездку! Николай Михайлович Карамзин может рассчитывать на специальный фрегат, который повезет его одного к берегам Средиземного и Адриатического морей.
Но мысль о близком конце не оставляет историка. Он не может не позаботиться о своем преемнике: интерпретация истории слишком важный для правительства вопрос, а труд всей его жизни должен попасть в надежные руки. И вот тогда-то впервые возникает имя Блудова. Карамзин называет его как кандидата на место официального историографа, продолжателя «Истории государства Российского». Конечно, здесь не могли не сказать своего слова «арзамасские» связи: подобно Карамзину, Блудов входил в литературное общество «Арзамас». Но каковы бы ни были личные симпатии или политические убеждения Карамзина, он оставался профессионалом. Его рекомендация означала признание за Блудовым умения обращаться с материалом, наличия достаточной подготовки и определенных склонностей. Николай I делает из рекомендации совершенно своеобразный вывод. Блудов назначается на должность делопроизводителя Верховного суда над декабристами и тут же получает в руки архив Таракановой. Введение будущего графа в русскую историческую науку состоялось.
Цели Николая I — в конце концов, ничего необычного в них не было. На протяжении всего предшествующего столетия каждый новый самодержец прежде всего обращался к государственным архивам и пересматривал их сообразно со своими представлениями о щекотливых темах. Сколько их осталось даже в описях, этих дел, взятых и невозвращенных, исчезнувших и будто растворившихся. Так поступает малограмотная Анна Иоанновна и безразличная к государственным делам ее племянница Анна Леопольдовна, беззаботная Елизавета и кипящий ненавистью к царствованию матери Павел. Николай оказывается едва ли не первым, кто передает такого рода инспекцию в посторонние руки, решается раскрыть дворцовые и семейные тайны. Правда, оказывается, тайны Таракановой уже давным-давно не существовало. Что из того, что вынуждена была хранить молчание русская печать, существовали — и это легко установить — многочисленные иностранные издания.
90-е годы XVIII века. Обстановка Французской революции. Рухнувший трон. Ниспровержение всех былых авторитетов. В Париже выходит книга Кастера «Жизнь Екатерины II, императрицы России», помеченная VIII годом революционного летосчисления. Автор пишет о «просвещенной» русской монархине беспощадно, со множеством подробностей. Среди других — история Таракановой, родной, по утверждению Кастера, дочери Елизаветы, младшей среди ее детей. Один из братьев Таракановой, обучавшийся горному делу, погиб во время опыта в химической лаборатории вместе с профессором Леманом, другой был жив в момент выхода книги.
После смерти матери Тараканова при невыясненных обстоятельствах оказалась за границей. С 1767 года в ее судьбе принимал участие Кароль Радзивилл. Екатерина II предложила польскому магнату передать русскому правительству Тараканову ценой возврата ранее конфискованных у него огромных земельных владений. Уклонившись от прямого предательства, Радзивилл тем не менее обещал не оказывать Таракановой никакой поддержки, за что и был восстановлен в былых правах.
Похищение Таракановой организовал А. Г. Орлов по прямому указанию императрицы и при деятельной помощи английского консула Джона Дика. В сентябре 1774 года Джон Дик был награжден за свои услуги орденом Анны I степени, его жена — ценнейшими бриллиантами. Для той же цели были использованы русские офицеры — командовавший русской эскадрой контр-адмирал Самуил Грейг, генерал-майор Иван Христинек, возведенный в чин капитана Франц Вольф, а также принятый на русскую службу неаполитанец сомнительного происхождения и репутации Иосиф де Рибас. В Петербурге Тараканова была передана лично князю А. М. Голицыну, производившему следствие по ее делу. Смерть в крепости после наводнения стала финалом бесконечного мучительного следствия.
Книга Кастера получает исключительный резонанс. Тем более что настроения Французской революции оживали и в России, тем более что именно в эти годы разрастается восстание Тадеуша Костюшко. Первые годы царствования Александра I были наэлектризованы ожиданием реформ, потребность в которых не удовлетворялась. К тому же одновременно с книгой Кастера в Париже выходит другая книга — «Секретные и критические воспоминания о дворах, правительствах и нравах главных государств Италии» Горани, почти тут же переизданная в Кельне. Снова Тараканова, снова никаких сомнений в ее царском происхождении и смерти в крепости, как утверждает автор, под кнутами палачей.
Но если спустя шестьдесят лет «сенсационная книга» Кастера продолжала вызывать негодование чиновников II Отделения Собственной канцелярии, то почему в момент ее появления не было сделано ни малейшей попытки разоблачить автора? Когда написанная Вольтером по заказу самой русской императрицы история Петра I не устроила заказчицу, поспешила же Екатерина II выпустить в свет опровержение, так называемый «Антидот» — противоядие, имея в виду скорректировать неуместные выводы фернейского патриарха. Именно скорректировать — приближенная императрицы камер-юнгфера Анастасия Соколова в своей частной переписке иронически заметит, что «Антидот» куда как далек от исторической истины, которая, впрочем, никогда и не была его целью. Вопрос же Таракановой поднимает революционный Париж, а вслед за ним пусть совсем не революционный, зато непосредственно причастный к истории княжны Голштейн.
Откликов в русской печати не последовало, хотя почти все перечисленные участники событий еще были живы. Жив А. Г. Орлов, правда, проводящий теперь время вдали от двора, в Москве. Жив де Рибас, только что получивший чин вице-адмирала, командующий Черноморским гребным флотом, награжденный множеством орденов, в чьем доме продолжает бывать императрица. Жив Иван Христинек. Жива, наконец, скрытая за монастырскими стенами Тараканова — Досифея.
Только ни Кастер, ни Горани не были первыми в своих утверждениях. Еще при жизни «самозванки» и задолго до ее похищения французский королевский историограф Шарль-Пино Дюкло в «Секретных мемуарах о Франции» коснется личной жизни Елизаветы Петровны. Склонный к грубоватой иронии, резкий в суждениях, но и на редкость требовательный в отборе фактов, Дюкло напишет в начале 1770-х годов, что Елизавета имела троих детей, воспитывавшихся у доверенной особы — итальянки Иоганны, которая при русском дворе официально считалась их матерью. Не изданный при жизни труд историка Ш.-П. Дюкло увидит свет в 1806 году в Париже. И это как раз в то время, когда, казалось, могут завязаться добрые отношения между империей Наполеона и Александром I и еще носится в воздухе проект брачного союза Бонапарта с одной из великих русских княжон.
В 1809 году к потоку сообщений о княжне присоединяется такой исторический авторитет, как Гельбиг, — в Тюбингене выходит его книга «Русские избранники». Саксонский посланник в России, Гельбиг много видел и умел смотреть. На дипломатической службе он точно знал, как велика цена факта и опасна сенсационность слуха.