— Товарищ полковник, младший лейтенант Кулькина прибыла для дальнейшего прохождения службы!
Она расстегнула полевую сумку, коротким жестом протянула направление.
Полковник принял бумагу, не глядя, положил ее на стол перед собой. Глаза его, темные, немигающие, на какое-то мгновение прямо, в упор уставились на летчицу. Цепкие, приметливые, они, показалось, успели схватить все — и трудно скрываемое внутреннее напряжение, и невольную настороженность, и немой, невысказанный вопрос: как примут? Полковник неожиданно улыбнулся, отчего все черты лица его вдруг смягчились и взгляд по-прежнему немигающих глаз несколько потеплел, громко спросил:
— А чего дрожишь, младший лейтенант?
— Никак нет, товарищ полковник, — выпалила она, не принимая шутливого тона. — Чувствую себя нормально.
— Ну, ладно, ладно, — сказал полковник. — Устраивайся, потом и определим. В звено связи пойдешь.
— Есть устраиваться, а потом в звено связи!
Она круто повернулась через левое плечо и четким шагом вышла из штаба.
Вечером Марию навестили девушки — комсомолки Аня Щеголкова, Маша Орлова и комсорг Надя Ушакова, связистки штаба, прослышавшие о прибытии летчицы. Мария расположилась в небольшой комнатушке с глиняным полом, с чадившей лампой, смастеренной из гильзы-стакана. Было тихо, уютно, тепло, все располагало к разговору по душам. От девушек Мария и узнала о предстоящей работе, о тех, с кем сведет ее с утра фронтовая жизнь.
На войне люди немногословны. Но летчики — народ особый; вернутся с задания, снимут летные доспехи — и только что испытанных нервных и физических перегрузок как не бывало. Рассказы, смех, шутки.
Мария даже среди летчиков выделялась какой-то неистощимой жизнерадостностью. Однако с тех пор, как не стало Сергея, она, будто впервые увидев мир с теневой стороны, неузнаваемо преобразилась, сделалась суровее и молчаливее. И вот теперь она, наверное, впервые за последний год говорила о себе, не скрывая глубокой душевной боли, не пеняя на судьбу, но и не тая горечи. Образ Сергея жил в сердце, и она должна была выговориться, чтобы хоть на время почувствовать облегчение.
На следующий день она приступила к работе в звене связи. Фронт отныне стал для нее самым ярким, самым насыщенным временем в жизни. Верность и прямота боевого товарищества, бескорыстие мотивов, что двигали людьми, истинность чувств — завладели всем ее существом, надолго, до самого последнего часа, определили линию поведения.
Из писем родным, товарищам и подругам было видно: ее одолевают мысли о неоплатном долге живых перед погибшими, перед такими, как ее Сергей, мысли о новой жизни, исполненной опасностей и риска, в которую ей предстоит окунуться.
Она написала домой: «Дорогие мои, я получила боевую машину. Отомщу за Сергея…»
Писала подруге: «Родные мои, как мне хочется побыть среди вас хоть один вечерок. В моей памяти вы все остались такими простыми, такими чудесными!
Пишите, как вы там сейчас живете, как вообще там жизнь, далеко-далеко. Я ведь не забыла из нее, из той жизни, ни единого дня, ни единого часа, хотя теперешняя ничем на нее не похожа…
Зоя, почему не ценится вовремя то, что легко дается?..»
Она летала на «По-2», на самолете, который, как никакой другой, имел в своем послужном списке целый арсенал прозвищ и кличек, от самых дружеских и ласковых до снисходительных и скептических, и который, тем не менее, вошел в историю войны и авиации с репутацией замечательнейшего труженика. На нем можно было летать незаметно, почти бесшумно и, следовательно, не столь уязвимо. На нем можно было взлетать почти без разбега. Одного только на нем нельзя было — молнией устремиться на врага, придавить его к земле, вогнать в землю. А разве есть на свете летчик, который бы не мечтал об этом, который бы во сне и наяву не видел этих огненных росчерков в небе, этих скрестившихся кинжальных трасс и неодолимо устремляющийся к земле дымный грохочущий факел!
Мария была человеком долга. Она добросовестно выполняла тот круг обязанностей, который был ей определен как летчику звена связи — доставляла секретную почту, бойцов и офицеров, возила письма и газеты, которые ценились порой больше хлеба насущного. Бывали дни, когда она совершала по нескольку вылетов и, добравшись до своей комнатушки неподалеку от аэродрома, падала от усталости. Но поступала команда, и она вновь вскакивала, бежала к своей машине, после короткого разбега плавно взмывала вверх.
Три десятилетия спустя, когда подвиг Марии станет известен ее землякам-вольчанам и в родной ее школе откроется уголок, посвященный мужественной летчице, шестиклассница Лена Ключникова обнаружит в бывшем доме Кулькиных ее летную книжку и принесет в школу. И прежде, чем передать ее в Вольский краеведческий музей, Лена и ее друзья, красные следопыты, будут скрупулезно высчитывать количество вылетов, совершенных Марией Кулькиной за лето сорок третьего. И поразит их воображение не только величие духа летчицы, но и ее выдержка, работоспособность, невероятное физическое напряжение.
Сохранился с той поры и другой документ, который дает некоторое представление о службе Марии:
«За время работы на фронтах Отечественной войны с 25 мая 1943 года Кулькина Мария Ивановна честно и добросовестно обеспечивала командование дивизии связью и помогала оперативно руководить полками дивизии.
За период с 25 мая по 25 сентября 1943 года Кулькина М. И. произвела 523 самолето-вылета с налетом 200 часов на выполнении заданий командования по обеспечению управления боевой работой частей дивизии.
При напряженной боевой работе частей дивизии Кулькина Мария Ивановна проявила максимум энергии и инициативы по выполнению поставленных перед ней задач. Летала смело, уверенно, с большим напряжением, делая 12–15 вылетов в один день, не считаясь с переутомлением в работе.
За четкое и энергичное выполнение заданий командования по обеспечению управления боевой работой с передовых аэродромов частей дивизии младший лейтенант Кулькина Мария Ивановна в сентябре 1943 года награждена орденом „Красной Звезды“».
Она уверенно и самоотверженно делала свое дело. Однако с ее характером и темпераментом скоро ей и этого стало мало. И на столе у командира 236-й истребительной авиационной дивизии полковника Б. Я. Кудряшова стала расти стопка ее рапортов: «Прошу перевести в истребительный авиационный полк…»
Когда человека хотят удержать, когда он очень нужен именно там, где он есть, — апеллируют обычно к его сознательности. Делают упор на особой потребности в нем именно здесь. Полковник Кудряшов прибегал и к тем, и к другим аргументам. Мария и в самом деле была незаменима в звене управления дивизии. Всегда собранная, подтянутая, в любое время дня и ночи готовая к выполнению задания, ровная и сдержанная в обращении, она как нельзя лучше подходила к этому внешне мало чем примечательному, но очень важному и ответственному роду службы.
Хотя, если уж совсем откровенно, то самый главный аргумент полковник Кудряшов, опасаясь обидеть летчицу, вообще приводить не стал.
Он просто не считал возможным в короткие, по-фронтовому сжатые сроки в обстановке, максимально приближенной к боевой, заняться переучиванием летчика-женщины. Он отчетливо представлял себе и сложность такого переучивания: «По-2» и «Як-1» — машины не только не похожие, но едва ли не исключающие одна другую.
На войне, в боевой обстановке, командир мог сказать «нет», не вдаваясь в пространные рассуждения, не прибегая к поискам убедительных доводов и аргументов. Тем не менее для Кулькиной было сделано исключение. Она получила отказ мотивированный. На том вопрос и был решен, казалось, бесповоротно.