У каждого дерева — свой годовой праздник.
У каждого человека — свой звездный час.
Конечно, и начальные шаги человека во многом определяют ту нравственную дорогу, которой он со временем пойдет. Но чаще его становление происходит незаметно.
В качестве летчика-истребителя она успела до обидного мало. На войне как на войне. Редко ли случалось, что не все усилия приводили к желанному результату и не все планы осуществлялись. Так имело ли какое-то нравственное значение, что многие из тех, кто отважно боролся, не успевал завершить начатое? Мария жизнью, звездным своим часом дала исчерпывающий ответ на этот вопрос.
Летчики 267-го ИАП не были новичками в ратном деле. Многие давно уже жили в мире суровых опасностей войны, в мире невосполнимых утрат и потерь, привыкли воспринимать неотвратимое мужественно, не отводя глаз, хорошо понимая, что такова суровая проза войны и не сегодня-завтра злая доля может постигнуть любого из них, живых. С гибелью Марии они так и не смогли смириться. О ней думали, о ней говорили в короткие передышки между схватками в небе. Ей посвящали свой последующие победы над врагом.
Три десятилетия назад ужаленный огнем ястребок Марии Кулькиной упал в долине Тамашлык. А память о мужественной летчице живет и живет, высокая, яркая, нетленная…
— Что было в ней положительного с точки зрения боевой характеристики — это высокий патриотизм, любовь к Родине, дисциплинированность, постоянное стремление совершенствовать свои знания и летное мастерство, — скажет позднее полковник в отставке И. И. Аритов. — Ну, а главное — неодолимая страсть к небу, нацеленность на бой…
Гибель Марии весь личный состав полка воспринял как тяжелую утрату…
Самую яркую черту Марии — целеустремленность — отметит подполковник запаса Ю. Т. Антипов:
— Она рвалась в бой за Родину и погибла мужественно, отдав жизнь за освобождение молдавского народа от фашистской нечисти…
Полковник Д. Д. Тормахов говорит:
— Мы, летчики, понимали, что профессия истребителя — не для женщины. Вести воздушный бой — это даже не каждому мужчине под силу. Марии бесполезно было говорить об этом, и она сумела всех нас убедить в своем неотъемлемом праве летать на истребителе.
Она погибла, честно выполнив свой долг, не дрогнув в бою. Когда потребовалось прикрыть командира, она сделала это, презирая смерть…
Трудно передать наше настроение и самочувствие, когда мы прилетели на свой аэродром. Мы, мужчины, плакали. Мы потеряли всеми любимого, прекрасного человека…
Профессия летчика, военного летчика в особенности, пожалуй, одна из самых мужественных и самых сложных. Ни в одной другой так не спрессована воля, не собраны в такой могучий сплав лучшие человеческие качества, не поднята на такую высоту готовность к подвигу и самопожертвованию.
Мария была настоящим летчиком.
У Кургана славы
За давностью лет нам порою уже начинает казаться, что все военные истории давно рассказаны, кому суждено было остаться в живых — повстречались и свиделись, а для тех, кто не вернулся, зажжен огонь у братских могил — яркий и вечный, как память народная. И вдруг один какой-нибудь эпизод, чья-то неожиданная судьба снова напомнят, какой бесконечно трудной была минувшая война и как долго еще будет звучать ее эхо…
На 24 августа, день освобождения Молдавии от фашистских захватчиков, было назначено прощание с мужественной летчицей в Дубоссарском районном Доме культуры и перезахоронение ее останков у Кургана славы, близ села Кошница.
Прибыла делегация из Вольска во главе с первым секретарем горкома комсомола Геннадием Ломовцевым. Из Тбилиси прилетели довоенные подруги Марии Римма Иосифовна Джоджуа и Зоя Марковна Талыгина-Говор, секретарь комитета комсомола Тбилисского аэропорта Вячеслав Мосашвили. Прибыл из Мытищ подполковник запаса Юрий Тихонович Антипов.
Первые слова, самые сердечные, самые душевные, которые они произнесли на молдавской земле, были о Марии.
Но — очевидно, так и должно было случиться, — говоря о ней, о времени, когда им довелось идти рядом, и встречать одни рассветы, и печалиться одними неудачами, и поверять друг другу самое заветное, они невольно рассказывали и о себе, о своей уже далекой, незабываемой юности.
И складывался рассказ не о Марии, не о Римме Джоджуа, не о Юрии Антипове — о целом поколении, принявшем на себя страшный удар того памятного июня, вынесшем на своих плечах тяжкое бремя утрат, смертей, ответственности за судьбы страны.
Почти у каждого случаются в жизни такие испытания, пройдя через которые человек обретает себя. Поколение, которому принадлежали Мария и ее сверстники, обретало себя в тягчайших испытаниях, какие только могут выпасть на долю человека в служении Отчизне, в смертной схватке с врагом.
Кто-то сказал: народ бессмертен, пока есть люди, готовые умереть за него.
Одна только Вольская школа № 1 имени Ленина, в которой некогда училась Мария, в годы войны дала Родине восемь Героев Советского Союза.
Что было необыкновенного в этих людях?
Те, для кого в то душное лето война стала Священной, Отечественной, слово «Ленин» произносили наравне с самыми драгоценными словами — «мама» и «Родина». Еще задолго до войны они видели в своих семейных альбомах фотографии отцов и старших братьев в островерхих шлемах со звездой и уверенно делили мир на «красных» и «белых». Они учились в советской школе, ходили в тир, метко били по мишеням, и тогда рядом с «яблочком» тотчас же падал набок деревянный или жестяной фашист со свастикой. Они мечтали об осажденном Мадриде, твердо памятуя о том, что фашизм, в Испании ли, в Абиссинии ли, — это война. Они жили среди молний, потому что на ближних и дальних границах страны, в ближних и дальних точках земли горизонт постоянно заволакивало дымом пожарищ. Предметом гордости и зависти был значок «Ворошиловского стрелка» — они жили, сжимая одной рукой винтовку, и война не могла застигнуть их врасплох, разве только ее точная дата — день и час.
Они вырастали, строили пятилетки, гордились первым советским трактором и восхищались мужеством челюскинцев…
Высокая нравственная атмосфера рабочих династий, хлеборобских семей продиктовали им линию поведения в годину народных бедствий, и они шли в бой, исполненные справедливого гнева и ненависти к злой силе, которая давно уже мешала строить спокойно наш дом, уверенные, что победа будет за нами.
Таким было поколение.
Лида Кулькина накануне войны успела закончить учительский институт. Она готовила себя к тому, чтобы учить детей. Она мечтала о том дне, когда в новых туфельках и в новом жакете войдет в незнакомый класс, увидит перед собой тридцать пар озорных, насмешливых, пугающих глаз и, скрывая волнение, тихо скажет: «Здравствуйте, ребята!» Она даже наперед знала, как она их будет воспитывать и какими они у нее вырастут.
Вместо этого в первый же день войны она пришла в военкомат. Настойчиво и требовательно задала вопрос, который еще долго после нее, целых четыре года, будут задавать тысячи и тысячи ее сверстников и сверстниц:
— Чем я могу быть полезна?
Она не была уверена, что ей дадут дело посложнее. Поэтому решительно добавила:
— Мой отец — коммунист с юных лет…
К ней отнеслись со всей серьезностью:
— Хотите стать переводчицей?
Было ли ей потом легче, нежели другим? Кто знает. Конечно, ей не выпало ловить на мушку бегущего врага, и, выбиваясь из последних сил, вытаскивать из-под огня истекающего кровью солдата, и вжиматься в стенку осыпающегося окопа при виде пикирующего стервятника. Но сколько холодных, тягостных, липких прикосновений войны испытала эта женщина, пристально и подолгу, сотни, тысячи раз вглядываясь в самоуверенные, наглые, рабски угодливые лица врагов и внешне бесстрастно переводя их показания.