Он показал свои заметки Сапронову.
— Наверное, самолет упал правее, километрах в пяти?
— Знаешь, я уж и сам об этом подумывал. Подвела меня память. Надо бы выехать, на месте легче сориентироваться.
Не счесть этих неожиданных поворотов на поисковых тропах, а Красовский все никак не может привыкнуть. Едва лишь забрезжит вдали чуть приметный лучик надежды — и сердце начинает неистово колотиться, сообщая всем действиям и мыслям учащенный ритм. Успеть бы, не остановиться на половине пути!
И сейчас — то же. Можно бы подготовиться к поездке, дождаться геофизиков, так нет же — скорее, скорее!..
Тайна долины Тамашлык
Там, где весной сорок четвертого были тылы 149-го полка, ныне располагается полевой стан второй тракторной бригады колхоза «Фруктовый Донбасс». В свое время многие механизаторы этой бригады активно участвовали в операции «Танк» — орудовали лопатами, помогая срывать берег реки, цепляли в воде тросы, до угрожающего рокота напрягали мощные моторы своих тракторов, силясь вырвать из метровой толщи речного ила «тридцатьчетверку» — скорбную память войны.
Увидели Евгения Ивановича, закричали весело, возбужденно:
— Что, еще один танк нашелся?
Красовский, вопреки обыкновению, веселого тона не принял. Усталость последних дней уже давала себя знать. Выждал, пока утихло оживление, после тихо сказал:
— Говорят, в войну самолет здесь где-то упал. Не слыхали?
На полевом стане воцарилась напряженная тишина. Посуровели лица, исчезли улыбки. Так всегда бывает, когда среди забот и радостей нашей повседневной жизни, в суматохе будней зловеще напомнит о себе тревожный голос войны.
— Слышали! — это выкрикнул Софрон Андреевич Золотков, бригадир. — Старики наши вспоминали, когда про войну рассказывали.
Евгений Иванович почувствовал сухость во рту, мысленно приказал себе не волноваться, мало ли что. Попробовал осторожно уточнить:
— Только вспоминали? Или, может, и место указывали?
Золотков нерешительно пожал плечами:
— Вроде указывали, только давно уж очень дело было. Позабылось все.
— А может, вспомнишь, а? — просительно сказал Красовский. — Садись в машину.
Поехали в сторону колхозной птицефермы. Добрались до лощины, которая сохранила название некогда протекавшей здесь и давно пересохшей речки Тамашлык. Золотков попросил остановить машину, показал рукой влево от дороги.
— Говорили старики, вроде там упал. Во-он, развалины домика лесника видны.
— Никакого домика лесника там не было, — перебил Сапронов.
— Был, и самолет там упал, не иначе, — увереннее возразил Золотков. — Хотя можно еще в бригаде поспрашивать, может кто лучше знает.
Вернулись снова в бригаду. Пригибаясь под нависающей над тропинкой зеленью орехов, прошли в небольшой домик-мазанку, где две старые поварихи гремели посудой. В глазах механизаторов, устремленных на Золоткова, — нетерпеливое ожидание. А тот громко спросил:
— Ребята, кто еще слышал про самолет?
Поднялся с лавки тракторист лет сорока, худощавый, невысокий, в промасленной спецовке, подошел к Красовскому.
— Не узнали, Евгений Иванович? Накул я, Семен Анисимович, не припоминаете? Когда танк из Днестра поднимали, я помогал берег срывать… Вспомнили? Значит, насчет того самолета. Я после войны с двумя дедами овец пас в тех местах, так показывали, где он упал. Конечно, сам не видел, а деды умерли давно. Не знаю, может и подзабыл…
Поехали снова. Накул указал примерно то же место, что и Золотков.
— Ну, что ж, — решительно произнес Красовский, — раз такое дело, стоит попробовать.
Возвращались в Кишинев молча. Несмотря на то, что разгадка, казалось, была совсем уже близка, а может, именно потому, что она была близка, всем сделалось как-то не по себе, тревожно. Нет, осечки не должно быть. Опыт подсказывал Красовскому, что поиск на верном пути. А все же тревожно. Может, не следовало так вот, вслух начинать разговор. Опять возникло не раз уже испытанное чувство, будто ты весь на виду и сотни пар глаз устремлены на тебя благожелательно и в то же время требовательно.
— Слушай, Евгений Иванович, — сказал вдруг Сапронов, — есть идея. Давай еще к Лямцеву обратимся, он тогда тоже здесь был. Может, что-нибудь помнит.
…Порою кажется, что время не властно над этими людьми, которые вынесли на своих плечах тяжкую ношу войны. Они приходят на встречи с комсомольцами и пионерами, приезжают на слеты участников походов по местам боевой славы, затянутые в парадные мундиры, при орденах и медалях, сохранившие строевую выправку, горячо выступают, озорно смеются — и подчас не верится, что тридцать лет назад эти же люди мерзли в окопах, и сотрясали воздух громовым «Ура», и падали в изнеможении на горькую землю. Мы как-то не замечаем их преклонного возраста, их смертельной усталости, их хворостей, и только безжалостная смерть, которая с каждым годом все чаще и чаще настигает их, жестоко прореживая и без того поределые ряды, заставляет нас пристальнее вглядываться в их лица, в их трудные судьбы.
При жизни эти люди породнены самым крепким и прочным на земле фронтовым братством. Те, кому по двадцать, по тридцать, могут годами жить на одной лестничной площадке и не знать друг друга — различные интересы, различные увлечения, заботы. Эти знают друг друга, живя подчас за тридевять земель, подолгу не встречаясь, — словно пожизненно причислены к единой и неделимой семье побратимов.
Конечно же, Красовский знал Лямцева. И как офицера в отставке, и как одного из участников освобождения Молдавии от оккупантов. Подумал сразу: если Лямцев в самом деле был тогда здесь, вполне возможно, что и подскажет что-нибудь.
Оказалось, Лямцев в отпуске. Снова наступили долгие томительные дни ожидания. Красовский то прибегал в редакцию — не пришел ли ответ на запрос, то уходил домой, погружался в свои записи, то принимался звонить по телефонам. Подсознательно чувствовал, что цель близка — только дотянуться, не сбиться с курса.
Наконец, Лямцев приехал. Красовский прибежал к нему прямо на службу, в Республиканский Совет профсоюзов. Обстоятельно и деловито поведал историю поиска. Лямцев слушал молча, спокойно. Потом тихо сказал:
— В тот день у нас как раз убило оперативного дежурного, потому и запомнилось. Я сам ходил тогда на то место, где упал самолет.
— Сможешь узнать место?
— Не знаю, надо попробовать…
В это время пришел ответ из Центрального архива Министерства обороны.
«На ваш запрос, говорилось в письме, сообщаю, что в приказе по 267 истребительному авиаполку № 055 от 31.5.44. г. значится:
„Летный состав 267 ИАП, погибший в воздушных боях 20 мая 1944 года в районе Красный молдованец, исключить из списков части и всех видов довольствия:
2. Летчик — младший лейтенант Кулькина Мария Ивановна, 1919 года рождения, урож. г. Вольск Саратовской области, сбита в воздушном бою, сгорела в самолете“.
В книге учета личного состава 267 истребительного авиаполка за 1944 г. значится:
„Командир авиаэскадрильи, капитан Антипов Юрий Тихонович — 1922 года рождения, урож. г. Кронштадт Ленинградской области. Отец Антипов Тихон проживал по адресу: г. Ленинград, Куйбышевская, 38.
По вопросу установления в настоящее время местожительства Антипова Ю. Т. обратитесь в Управление кадров ВВС“».
Стали сравнивать полученные данные с тем, что сообщил в свое время Вольский.
По поводу Антипова расхождений не было. Тут же составили текст запроса и послали в Управление кадров ВВС.
Совпало многое и в сведениях о летчице — фамилия, имя, отчество, место рождения, название части, сам факт гибели. Но кое-что не совпало. Воинское звание, например. Решили, что предпочтение следует отдать документу — младший лейтенант. Не совпала дата гибели. Вольский указал на начало или, по крайней мере, на канун Ясско-Кишиневской операции, то есть на август. А в ответе точное число — 20 мая. Да и Сапронов тоже в самом начале заявил, что дело было весной. Кто же прав? Неужели подвела Вольского память? Конечно, столько времени прошло, мог Вольский и позабыть, и вообще для памяти такие смещения чуть ли не в порядке вещей. Так что тоже нужно исходить из официального документа.