— Даже на похороны отца мне пришлось одолжить у приятеля кимоно и хаори… Богатство и бедность не вечны и приходят на смену друг другу, так что не стоит из-за этого убиваться…
Я смотрела на него и думала, что он преждевременно постарел, наверно, не только из-за болезней и выпавших на его долю лишений, но еще и потому, что мужественно сопротивлялся судьбе.
Вернулась кормилица, приготовила кое-какую закуску, к нам присоединились старый Игути с сыном, все расположились у очага, и в ход пошли чарки с сакэ.
Сэнсэй достал из складок одежды миниатюрную тушечницу и, покусывая кончик кисти, написал и протянул мне следующий шутливый экспромт:
ГОСПОЖЕ НОНАКА, ПО СЛУЧАЮ ВСТРЕЧИ
На Ваш облик смотрю
И в волнении слезы роняю,
Нет, не зря рождено
Дитя в благородной семье.
Красоту Ваших черт
Я Комати 1 самой уподоблю,
Вы в движеньях своих
Весеннему ветру сродни.
Солнце заключено
В очертаньях зеркального диска —
Вас низвергла судьба
За железные двери тюрьмы2.
Но старались душой,
И усердью явилась награда,
Прах и тьму одолев,
Засияла свободно луна.
1 Комати — прославленная поэтесса древности, знаменитая еще и своей красотой.
2 В старину в Японии и в Китае зеркала изготовляли из полированной бронзы.
Это был парафраз стихов, присланных некогда мне в темницу, в ответ на китайские стихи, которые я сочинила и послала сэнсэю. Тогда он тоже ответил мне стихами:
ПОСВЯЩАЕТСЯ ГОСПОЖЕ НОНАКА
На Ваш почерк смотрю
И в волнении слезы роняю,
Нет, не зря рождено
Дитя в благородной семье.
Ваш изысканный стиль
Я Комати самой уподоблю,
Вы в познаньях своих
Мудрецам и ученым сродни.
Солнце заключено
В очертаньях зеркального диска,
Вас низвергла судьба
За железные двери тюрьмы.
Но старайтесь душой,
И усердию будет награда,
Прах и тьму одолев,
Ясным светом засветит луна.
Перевод В. Сановича.
Теперь, в шутливой импровизации, он отнес похвалы, обращенные когда-то к моим стихам, к моей внешности и манерам. Я приняла этот экспромт с улыбкой, но в душе почувствовала смятение.
Пусть это только узоры поэзии, всего лишь шутка, но за ней я ощутила пристальный взгляд мужчины. Вероятно, я показалась сэнсэю странной — сорокалетняя женщина с несбритыми бровями, с зубами, не покрытыми чернью, в кимоно с длинными рукавами…
В довершение всего Тёдза, захмелев, вдруг принялся громко всхлипывать, повторяя:
— Сердце разрывается, когда я вижу госпожу о-Эн, подумать только, такая красавица, такая моложавая— и не замужем!.. Так жаль ее, так жаль, мочи нет!
Эти речи окончательно повергли меня в смущение. Но я была слишком самолюбива и, чтобы не выдать замешательства, весело рассмеялась.
— Простите его, госпожа! Мой дурень Тёдза за годы ссылки научился распускать нюни!.. — оглушительно расхохотался старый Игути.
Стояла поздняя ночь, когда я провожала у порога возвращавшегося в город сэнсэя, и здесь, в полумраке сеней, он схватил мою холодную руку своими разгоряченными от вина руками и крепко стиснул.
Итак, мы свиделись. Казалось бы, я должна быть довольна. Счастлива. А я была угнетена и подавлена. Безотчетная грусть томила душу.
Несколько дней спустя к нам явился Дансити Окамото. «Я слыхал, сэнсэй навестил вас. Поздравляю!» — сказал он, и при этих словах у меня вдруг мелькнула смутная догадка об истинной причине моей печали.
Эта печаль и та едва уловимая растерянность, которую я ощутила, впервые увидев Дансити, — звенья одной цепи. Да, именно так!.. Внешне юный Дансити был схож с тем обликом сэнсэя, что рисовался моему воображению в темнице… Образ человека, которого я ни разу в жизни не видела, но о котором думала с того дня, как мы получили его первое письмо.
Уж не потому ли я так растерялась, увидев сэнсэя, что была обманута собственным воображением? Но разве могла я представить себе сэнсэя, который был двумя годами моложе меня, таким невзрачным, пожилым человеком?
Прожившая в заточении сорок лет, откуда я могла знать, что жизнь состоит из множества ошибок и заблуждений? Первое же испытание повергло меня в растерянность и уныние.
Дансити был сыном бывшего вассала нашей семьи Окамото из Ямада. Вскоре после нашего прибытия в Асакура отец и сын вместе явились к нам с официальным визитом.