Улыбка Белбороды увяла.
— Ты знаешь, Паук, что-то мне не нравится этот лох, — гнусавым голосом поделился своими скудными умозаключениями долговязый, как жердь, подросток с прилипшей к низкому покатому лбу челкой мокрых волос. Стоя справа от Белбороды, он повернул к дружку свою острую крысиную мордочку и прогундосил:
— Зачем его отпускать? Может, лучше замочим, а бабу его пустим по кругу?
— Не заплатит, замочим, — согласился Паук.
— Слышал, лопух, — долговязый ткнул грязным пальцем в Белбороду, — давай-ка быстро выворачивай карманы, или это сделаем мы, правда. Паук?
— А то!
Став полукругом, агрессивно настроенные подростки медленно наступали на Белбороду. В руках двух из них неожиданно появились ножи. Падавший из подъезда на улицу тусклый свет отразился от узких полосок стали. Усупова от страха тихо ахнула и затаила дыхание.
— Гони бабки! — прорычал главарь. — Не жди, пока я к тебе подойду.
Внешне Белборода был совершенно невозмутим, но внутри него все бурлило от гнева.
— Эй, новоявленный Корлеоне, а не пора ли тебе бай-бай? — ровным голосом произнес он, внимательно следя за прохвостами.
— Гляди-ка, он еще трепыхается, — гикнул долговязый, искренне удивленный, что их не боятся. — Ну, папаша, копец тебе!
— Закройся, ублюдок, — свирепо прошипел дружку пунцовый от злости Паук.
Они все ближе подступали к Ивану.
— Как скажешь… — хрипло выдавил из себя долговязый, покрепче перехватывая рукоятку ножа.
По его движению Иван понял, что тот сейчас нападет, и оказался прав. Едва подонок договорил, как сделал вперед быстрый выпад ногой и одновременно взмахнул ножом.
Белборода выбросил вперед левую руку и мертвой хваткой схватил за предплечье напавшего. Потом резким движением опустил его локоть себе на поднятое колено.
Раздался сухой треск ломающейся кости, и воздух разорвал дикий вопль травмированного подростка. Иван отпустил его, и тот повалился на дорогу, ухватившись за сломанную, неестественно вывернутую руку. Свалившись в грязь, он от боли засучил по земле ногами и стал кататься из стороны в сторону, оглашая окрестности громким воем.
Усупова дернулась. Она поняла, насколько опасен ее провожатый, и это открытие заставило ее оцепенеть. Ведь он точно также, не моргнув глазом, он мог переломать ей руку, когда она хотела ударить его фонарем!
Иван спокойно посмотрел на дружков избитого подростка и увидел, что те несколько опешили от всего происшедшего.
Первым пришел в себя Паук. Вздрогнув, с превратившимися в щелки глазами, он прошипел, как змея:
— Ах ты, козел! — и, прижав к груди подбородок, ринулся на обидчика, выставив перед собой нож. С втянутой в плечи головой, с широко расставленными руками он был похож на злобного орангутанга.
Белборода стремительно отклонился от ножа и с разворота обрушил на голову главаря мощный кулак, сбив его с ног.
В мгновение ока тот оказался на земле. Схватившись обеими руками за нижнюю челюсть, он заскулил, как побитый щенок. Остальные двое подонков, в испуге отскочив в сторону, решили судьбу не испытывать и поспешно растворились во мраке.
Иван нагнулся над главарем:
— Еще раз попадешься мне на глаза, пеняй на себя!
Паук прекратил скулить и уставился округлившимися от страха глазами куда-то на пояс Ивана. Тот проследил за его взглядом и обнаружил, что из-под задравшегося вверх края куртки выглядывает рукоятка пистолета:
— Не дай бог скажешь кому, что видел нас!..
Иван дернул за собой Усупову, трясущуюся то ли от холода, то ли от страха, и бегом устремился вдоль улочки. Он не без оснований опасался, что вскоре здесь может появиться наряд милиции, вызванный кем-нибудь из жильцов ближайшего дома.
Сворачивая из одного переулка в другой, он перешел на шаг только тогда, когда истошные вопли орущего на всю округу подростка со сломанной рукой остались где-то далеко позади.
— Уф! — выдохнул он, останавливаясь в одном из узких грязных дворов и оборачиваясь к задыхающейся от бега Усуповой. — Ты как?
Тяжело дыша, женщина обессилено привалилась спиной к чахлому деревцу и в изнеможении сползла по нему на корточки. Ее короткий халатик задрался, представив глазам Ивана светящиеся в обступавшей тьме голые ляжки женщины.
Бесстыдно раздвинув ноги, отдышавшаяся Усупова вымученно пролепетала:
— Я больше не могу!
Иван отметил, что вид ее и впрямь жалок. В ее лице, казавшемся вылепленным из гипса, не было ни кровинки, а под глазами залегли глубокие тени. Прилипшие к голове мокрые космы волос спадали на плечи какими-то спутанными хвостами.