пол, на осколки и изодранную ткань, пытаясь унять слёзы, унять огонь, что рвался
изнутри, так и подстёгивая вернуться и исполосовать стеклом грудь отца.
Не знаю, благодарен ли я той усталости, что заставила меня погрузиться в тяжкий
сон, не давая совершить глупость, или нет.
Бежать. Разрушая все идеалы один за другим, Неосторожно ступая туда, где нет места живым, как мы.
Как мы только смогли разорвать этот круг, В котором нет красок, в котором все лгут.
Оглянись. Всё это мы сотворили своими руками.
И помни: никто не посмеет, никто не сломает и не заставит.
========== Глава 1: Мои оковы ==========
Свет
свечи дрожит на голой стене.
Тень
моя скользит навстречу судьбе.
Может
быть, ещё успеешь меня остановить.
Может
быть, ещё успеешь сказать:
«Стой,
тебе не стоит уходить».
Иногда мне казалось, что я в чём-то провинился перед временем, что-то сделал не
так, впал в немилость перед этой могущественной стихией. Для меня эти минуты и
каждая из них в отдельности казались целыми днями, падали мне на плечи тяжёлыми
валунами, придавливая, не давая дышать, что-то делать. Но я был слишком упрям, слишком упорствовал во всём, что только могло попасться мне под руки. А потому
честно мог сказать, что время не на того напало. И вот так, потихоньку, осторожно, шаг за шагом я проживал день за днём, заставляя себя отворачиваться от верёвок, ножей и балконов. «Это не выход, — шептал я себе под нос, упрямо продолжая тянуть
свою лямку. — Не угождай ему. Не подставляй Сэто». И чем дальше — тем легче
становилось, как это ни забавно. На выпады отца я уже отвечал колкой улыбкой, напоминая о том, кто дал мне свои гены и «высидел яйцо с василиском». Он столь
часто пытался убить меня словами, что я начал вырабатывать иммунитет и даже
обзавёлся толстой жёсткой шкурой равнодушия. Порой потуги Рафаэля даже начинали
меня забавлять: отец так уморительно бесился, злился, а я в свою очередь питался
его ненавистью, не забывая время от времени подливать масло в огонь. То покажусь на
пороге дома с незнакомым парнем в обнимку, то у него на глазах поглажу брата пониже
спины, то ему нахально подмигну. Я знал, что рано или поздно чаша его терпения
переполнится, что он снова поднимет на меня руку. И, признаться честно, я ждал
этого момента с замиранием сердца, с непонятным восторгом и жаждой. Совру, если
скажу, что мне было ничуть не обидно из-за жестоких слов. Злости и обиды накопилось
достаточно, но я приучил себя не демонстрировать их, не показывать отцу собственную
слабость. Но, вероятно, слишком долго всё это в себе копил.
В доме было тихо и спокойно. Холодно, как всегда, зато тихо. Особенно приятно было
наслаждаться этим безмолвием в той части гостиной, что была ограждена сёдзи*. Здесь
стояли два кресла и небольшой кофейный столик. Книжные шкафы теснились вплотную
друг к другу, предлагая книги на любой, самый придирчивый вкус, но в тот момент я
наслаждался вовсе не литературными произведениями.
— Как думаешь, надолго они? — судорожно прошептал Сэто возле моего уха.
— Это Кабуки, дорогой. Они там застряли на несколько часов, — легкомысленно
улыбнулся я, покрывая поцелуями крепкую шею брата и изучая ладонями его тело. — Не
переживай так, мы всё успеем.
— Ну, ты-то ясно, — съехидничал юноша, за что тут же получил неслабый укус, но
подло хихикать не перестал.
— А будешь ещё так издеваться, — прошептал я, толкнувшись вперёд бёдрами, отчего
тот мигом вздрогнул, стиснув колени посильнее, — то я оставлю тебя как есть. И
придётся тебе самому заканчивать начатое.
— Ты так не сделаешь, — нагло ухмыльнулся Сэто, обхватывая моё лицо ладонями и
склоняясь к губам. — Ты же не хочешь потом грустно заниматься тем же самым?
Тут он был абсолютно прав, но мне совершенно не хотелось его в том уверять, а
потому я без лишних слов закрыл его рот поцелуем, впиваясь в его мягкие губы, врываясь в податливый и горячий рот языком. Брат отвечал на поцелуй охотно, почти
что жадно, изредка начиная кусаться. Его бёдра были горячими, упругими, а его
ягодицы я с удовольствием мял, то и дело разводя их в стороны до болезненного, возмущённого мычания юноши. Это возбуждало, доводило до исступления, и я ни на
мгновение не мог перестать истязать его гибкое тело, уже предвкушая, когда наконец
эта долгая безбожная прелюдия кончится и я смогу утолить свой голод. Желание
крепло, и я всё сильнее притискивал к себе Сэто, то и дело проходясь пальцами между
его ягодицами, надавливая на разгорячённое колечко мышц. Юноша застонал, нетерпеливо заёрзал, потянулся к моей ширинке, принимаясь бороться с ней, хотя сам
едва ли соображал что-то. А мне лишь оставалось расслабленно расположиться в
кресле, любуясь обнажённым братом. Долгие тренировки благотворно влияли на его
тело, и мне было приятно прикасаться к нему, к его крепкому торсу, рукам. Но он всё
ещё казался мне сущим мальчишкой! Особенно, когда со смущением принялся приспускать
с меня брюки.
Ох уж этот Сэто. Около года назад родители взяли в привычку каждый месяц уезжать
куда-нибудь: то в театры, то на выставки, то на концерты. В общем, дом был
полностью предоставлен нам, и я, наконец, мог со спокойной душой подолгу
засиживаться в ванной, греясь и расслабляясь. В один из снежных зимних вечеров, когда холод пробирался даже в самые уютные уголки жилища, пронизывая футоны и
одеяла, я отогревался на своём любимом месте, полный уверенности, что дома я в
гордом одиночестве. Каково же было моё удивление, когда двери ванной отворились и
ко мне зашёл Сэто. Брат выглядел потерянным, смущённым, но притом таким
решительным, что на несколько мгновений мной овладело любопытство. До того наши
ласки не заходили дальше целомудренных поцелуев и редких ночей, когда он прибегал
ко мне греться, не более. Впрочем, этим он сильно испытывал моё терпение, ведь, в
отличие от него, я безгрешностью не страдал совершенно. Помню, он тогда выглядел
так, точно собирается на эшафот, не иначе. Поджал губы и насупился, а я мог лишь
изогнуть бровь, следя за тем, как он торопливо избавляется от одежды.
— Здесь занято, — всё же подал голос я, когда младший направился прямо к ванной, а
затем переступил через бортик, опуская ногу в горячую воду.
— Я знаю, — пробурчал юноша и, полностью забравшись в ванную, присел на мои бёдра.
— Именно поэтому пришёл. Я хочу тебя.
Сказать, что я удивился — ничего не сказать. Мне и прежде доводилось становиться
жертвой его самых странных поползновений: то порой по утрам маленький извращенец
домогался до нижнего белья без спроса спящего хозяина (то бишь меня), то вообще
стаскивал из-под одеяла посреди ночи. Но какое-то время я просто не мог заставить
себя прикоснуться к нему с теми намерениями, с какими обыкновенно к своим младшим
братьям не прикасаются. И вовсе не из-за того, что я считал это аморальным, уродливым, низким и далее по куплетам. Сэто казался мне ещё слишком маленьким, почти что ребёнком, и я полагал, что все его попытки склонить меня к близости — не
иначе как детская забава, юношеский максимализм, требующий попробовать всё на