Выбрать главу

– Стой и жди, сейчас кровь прекратится, отвезу нас куда надо…

– Да мы тут окоченеем, пока у тебя кровь прекратится. Не будь идиотом, Северов, двигай жопу, надевай шлем, и поехали.

Не слушая протесты друга, второй подвинул первого, завел мотор, натянул на голову шлем.

И как бы Глеб ни злился в тот момент, как бы хорошо ни понимал, что соглашаясь, совершает ошибку, перекинул ногу, тоже натягивая шлем.

– Понял? За рулем был не ты. Это правда.

– Но я же все равно дал ему сесть, значит, виноват в этом.

Владимир закатил глаза. Разговаривать с упрямцем было сложно. Говорит, что хочет вернуться, а сам так цепляется за малейший повод этого не делать.

– А я виноват в том, что выскочил, не посмотрев по сторонам. А твой друг виноват в том, что выпил. А врачи виноваты в том, что недосмотрели. Просто признай тогда, что хочешь винить во всем себя…

– И если признаю…

– Там, – вновь открылось окно в палату. Кровать, неваляшка в бинтах, Настя рядом с кроватью, – на мониторе пойдет прямая линия, а ты пойдешь дальше.

– Тогда не хочу.

– Тогда перестань считать, что умереть сейчас – не худший вариант…

Легко сказать, а сделать… как?

– Наташа тебя простила.

– Что?

– Даже Наташа тебя простила. Увидела, как Насте плохо, и простила. Она смогла, а ты не можешь. А Насте очень плохо. Она, знаешь, сильная, но ты ее сейчас этим сломаешь. И в этом будет действительно только твоя вина, потому что не захотел вернуться к ней.

– Я хочу.

– Ну так почему стоишь?

– Не могу я, – Глеб просил отчаянный взгляд сначала в окно палаты, потом дороги. Еще несколько секунду, и они выедут на тот самый перекресток, а потом смертельная авария.

– Глебушка… – белизну снова разрезал шепот Насти. – Я же люблю тебя…

И в этот самый момент раздался утробный рык мотоцикла, падающего на бок, сбрасывающего одного пассажира, а другого волочащего по проезжей части, прямиком на пешехода.

– Не могу… – наблюдая за этим, Глеб застыл, а руки бессильно опустились вдоль туловища. Настин шепот стал еще тише.

– Думаешь, моя дочь могла бы полюбить человека, который действительно является убийцей?

– Она не знала.

– Думаешь, смогла бы остаться с тобой? Она тебя любит, Глеб. И ждет. А раз любит моя Настя, значит, есть за что.

Окно в прошлое закрылось. Теперь Владимир смотрел уже решительно и немного зло. Видимо, раньше играл в право выбора, а теперь собирался тумаками выталкивать Глеба из этого «чего-то».

– Ты не сомневался, постепенно занимая место в ее сердце. Был так настойчив, терпелив. Ради чего? Чтоб теперь бросить? Знаешь что, зять?

Зять не знал, промолчал.

– Если бросишь ее сейчас, если умрешь, будешь виноват. И она не простит. Ни тебя, ни себя, ни меня.

– А вас-то за что?

– Что не вернул тебя. Она просила…

Глеб долго молчал, глядя в окно палаты. Он очень хотел туда, к ней, но что-то не пускало. И продолжаться это могло долго, а потому Владимир решил достать свой последний козырь.

– Она беременна, Глеб. Так что не дури и возвращайся…

Мужчина вскинул взгляд, а время, снова ускорившееся в окне палаты, вдруг застыло. Ну наконец-то…

– Пожалей Настю и вашего ребенка. Возвращайся, вырасти его, дай то, что я не смог дать своим детям, и будем считать, что мы квиты. Даже не так, будем считать, что ты сам с собой расквитался.

Глеб вдруг расплылся в улыбке. Вряд ли это следствие последних слов Владимира, просто информация постепенно доходит до разума…

– Можно я у вас хоть благословения попрошу, раз уж шанс выпал?

И видя, какие метаморфозы происходят с Глебом, а заодно и с местом – белый туман начинает потихоньку таять, Владимир улыбнулся в ответ.

– Я вроде как уже благословил, иначе, думаешь, занимался бы ерундой так долго?

Таяла не только белизна – очертания говорившего тоже начали смазываться.

– Я, похоже, возвращаюсь, – да и сам Глеб стал «подтаивать». Опустил взгляд на руки, следя за тем, как они растворяются, фаланга за фалангой. Чувство странное, но не страшное.

– Береги ее.

Ответить Глеб уже не успел – белизна сменилась темнотой, в которой противно пищали аппараты.

***

Настя давно выплакала все слезы, искусала губы, устала злиться и ждать. Не устала только надеяться. Шел четырнадцатый день в больнице. Даже кости у него, по словам врачей, начали хорошо заживать, а глаз он еще не открывал.

Когда просила – не реагировал, ругала – тоже нет. Плакала – даже не шевелился. Как ей сказали, длиться это может очень долго. Иногда люди лежат так годами. Но у нее нет годов, она уже не может ждать, а что будет, если это затянется?